Василиса премудрая и нечистая сила

Еще одна сказочка про школьного библиотекаря

Рисунок Елены Суховерховой

Как-то, в тягучий декабрьский вечерок, присела Василиса Премудрая за стеллажами и пригорюнилась. Женщина она, вы же помните, душою чистая, в уныние, то есть в грех, ввести ее не просто. Но попутала нечистая сила – роптать начала, задумалась, считай, даже и усомнилась в человеческой справедливости. Сильно обидели потому что. Она, конечно, виновата, но она и не виновата. Обидно: чем больше делает она – тем больше спрашивают с нее, и чем дальше – тем забористее. Да и безоружная она оказалась перед всяческим коварством.

– Значит, не мудрая, – радостно ухает нечистая сила, та самая, которая человеческую плесень в людях выращивает и потом ею заражает все вокруг. – Не разевай рот, – забористо смеется, – на то и ярмарка.

– Ты, девка, не сокрушайся, а думать начни, – как всегда вовремя подвернулась Баба-яга со своим ядовитым советом. – Забыла ты про свою чудодейственную, сказочную сущность. Гордыня тебя человеческая заела, все по-людски хочешь, как у всех, «человек – кузнец своего счастья». Я же, как существо древнее, а потому, возможно, невозмутимое, тебе советую: опомнись и начни жить как в сказке. Не брезговай подмогой, коли она подворачивается.

И так она на Василису мутно посмотрела, что у той наперегонки по телу мурашки величиной с горох побежали.

На другой день шла Василиса Премудрая по школьному коридору, а навстречу – Царь-матушка. Ей, видно, после вчерашней разборки совсем не хотелось с Василисой встречаться. Но и двери, куда бы свернуть с умным лицом, уже все закончились.

Раскланялись, как водится при встрече, и уже пошли было по своим делам, а Василиса Премудрая вдруг возьми да и скажи:

– Очень я Вам, Царь-матушка, благодарна за Ваше критическое слово. Давеча в споре с Вами была я не права. Конечно не дорабатываю, чего греха таить, до 8 часов вечера нечасто оставалась, да и возраст, сами понимаете... как-то все в склоку кидает, очень мне за себя неудобно.

Говорит Василиса Премудрая такое, а у самой недоумение в глазах от этих совсем даже незнакомых ей слов.

– Уж конечно, некрасиво было, чего ж сопротивляться? – охотно и ласково поддержала разговор Царь-матушка.– Всякий нормальный человек знает, что начальник всегда прав. Не первый год живете, должны понимать, когда начальник отчитывает, самое для него приятное – молчание подчиненного. Но надо вам признаться, и меня тоже слегка занесло. Понимаю умом, что придирками ничего не добьюся, а должность заставляет. Если не пропесочу, вроде как и не поруковожу. Сама-то я женщина незлобивая, вы ведь знаете, большая во мне человеческая простота обитает.

Говорит Царь-матушка, а у самой недоумение в глазах от этих совсем даже незнакомых ей слов.

Так с недоуменными лицами и пошли каждая по своим делам..

На лестнице столкнулась Василиса нос к носу с Дюймовочкой. Росту в учительнице начальных классов – ровно дюйм, а добивается от дирекции уступок в своих делах на целый километр.

– Как же Вы выглядите сегодня прелестно, – начал петь Василисин голосочек. – Во всякий раз на Вас только и любуюсь. И так на Вас все складненько сидит…

– Да, Крот меня балует, ничего не скажешь, а вот вы что-то бледненькая. Да и немудрено среди учебников зачахнуть. Вам надо к нашему фитнес-клубу прибиваться. У нас очень весело бывает. Иной раз так расхохочемся, так разбалуемся…

Лицо Дюймовочки являло полную растерянность от этих совсем даже незнакомых ей слов, поскольку знала – книголюбам там места не приготовлены.

В библиотеке Василиса Премудрая в осколок зеркала в себя вгляделась, но подозрительного ничего не заметила. И тут вдруг поняла: колдовство Бабы-яги действует. Заставляет, супостатка, лицемерить. А надо вам заметить, что больше всего не любила Василиса Премудрая неискренних людей. Жизнь прожила, а понять так и не смогла, какая такая нужда иной раз заставляет людей лебезить, сладко улыбаться, даже подарочки дарить, а в душе зубастого крокодила выкармливать.

– Немудрая ты потому что, – лезет опять в сказку нечистая сила. – Умасленный сладким словом человечек теряет всякую бдительность, а тут и начинает вокруг него всякая мутота закручиваться. Радостно бывает иной раз в стороночке смирненько стоять и поглядывать на дело рук своих. Радостно так, что не описать – перо просто усыхает…

Махнула Василиса белой ручкой на нечистую силу: «кыш, проклятая» – и пошла к Бабе-яге – разбираться. А та ей с порога:

– Видишь как хорошо сработало. Заглянула ко мне Царь-матушка. Не весь разговор был о двойках, прогулах да общероссийских конкурсах. Между прочим, и о тебе вспомнила. Надо говорит, нашей Василисе за ее беспримерные труды к юбилею какую-нибудь почетную грамоту выписать, а еще, говорит, надо поощрять инициативных людей. Видала? Так-то, девка. значит, приготовь мне благодарственный подарочек. Очень я люблю курочку гриль, обложенную маслинами (с косточками).

– Расколдуй меня, пожалуйста, обратно, – твердо сказала Василиса.– Я так не хочу.

– Глупая ты, Василиса, ведь нонешняя жисть – пучок полыни. И действовать в ней надо на манер американов. Смотри в кино: у героя фильма от всех переживаний уж сердце разорвалось в клочья, все кишки от ранения повылезали, а он улыбается и свое попугайское «о’кей» талдычит. Или в другом разе: всех ненавидит и презирает, а сам ясненько так, ангельски улыбается фарфоровыми зубами. Ты, конечно, пожалеешь: бедные лицемеры, скажешь. А я думаю – молодцы американы! Понимают, что к чему в этой жизни. Конечно, нам тут внизу, в школьных коридорах, терять нечего, окромя цепей. Можем себе позволить и губы сковородником завернуть, и даже начальнику в запале кукиш к носу поднести относительно излишней нагруженности. А учиться жить, как мой могучий ум полагает, все же следует. Нельзя нам от цивилизации далеко отрываться. Потомки не простят. Скажут, жили, жили, а жить-то и не научились. Ведь я все свои 194 года об них, кровинушках наших, – глаза Бабы-яги заполнились привычной горючей слезой, – только и сокрушаюся. Чего оставим, какие жизненные правила передадим!

– У каждого своя учеба и свои учителя,– только и сказала Василиса. – расколдуй меня обратно – хочу жить на наш нескладный, русский манер.

– Ну зачем тебе, Немудрая моя, манер-то этот понадобился, когда можно безбедно жить. От всякого трудового неудобствия с улыбочкой отворачиваться, а то и прикинуться непонимающей, ежели кого спасать надо от Царь-матушки. А главное, и это ты крепко усвой, очень полезно благополучного человека из себя изображать. К чужому успеху много разных человечков прилипает, друзья вокруг тебя образовываются. Все тебя любят за то, что ты такой благополучный. А вот невезучих да стонущих... делают вид, что не замечают. Как-то с ними, сама знаешь, скучно, тускло, хлопотливо. Бог с ними совсем. Может и им кто-нибудь чего-нибудь когда-нибудь подаст. Народ у нас добрый, совсем-то не бросят.

– А уж как со стороны на успешного человека забавно смотреть, – радостно поддакивает нечистая сила.

– А еще, конечно, дружочек, Василиса Немудрая ты моя, надо больше слушать людей бывалых, сказками тертых, молью траченных.

Тут Баба-яга приосанила свою горбатую спину.

– Не буду я тебя расколдовывать, потому как, не понимаешь и не ценишь ты своей нечеловеческой сущности. Да и лимит волшебства на этот квартал у меня уже кончился, и так остатки тебе отвалила.

– Правильно, не расколдовывай, – удовлетворенно гаркнула нечистая сила и затаилась за стеллажами.

Так и ушла Василиса ни с чем. Стала обдумывать, как же ей со всем этим безобразием дальше-то жить. А надо вам сказать, что Василиса (как и большинство сказочного спокойного народа) при всяком неудобствии не кидается бороться, а начинает обдумывать, как бы к тому неудобству приспособиться и принять душою – как будто это очень даже удобствие. Рассуждала, прикидывала…

– Ты пойми, – уговаривала себя Василиса, вытирая серую, пушистую пыль в укромных уголках полок, – всем тяжело. Работа в школе – нервная, неблагодарная, платят за нее мало. Вот и срывается народ по мелочам, грызется.
А нечистая сила-то не дремлет, плесень сеет, сеет…

И представила Василиса, как Царь-матушка воюет на тридцать три разные стороны, трепещет от чиновничьих проверок, отбивается от санэпиднадзора, умасливает пожарников, выслушивает претензии родителей, уговаривает учителей. А учителя-то протягивают к директрисе свои исхудавшие руки, теребят бедную на предмет денежного довольствия. А у Царь-матушки, в одинокие минуты, от рыдания сотрясается ее могучая грудь. Того и гляди пудовая брошка с блузки свалится.

И представила Василиса, как учителя вколачивают закомпьютеренным ученикам всевозможные знания, потому как эта самая парадигма образования требует от них инноваций и апробаций и много других красивых явлений.

И ощутила на своем плече невидимые миру слезы товарок-учительниц – матерей-одиночек. И как они привычно бодрятся в заношенных своих костюмчиках. И усовестилась своего библиотечного благополучного рая и каких-то там пустяшных придирок и обид.

А уже на следующий день для всякого встречного-поперечного у Василисы находилось хорошее, искреннее слово. Даже для Бабы-яги. Ведь старый, можно сказать, совсем древний персонаж. На ходу засыпает, да и метла пообветшала, летать не хочет. Леший-завхоз, обещал поправить, да нет у него уважения к старости…

теперь уже и нечистая сила, глядя на нее, пригорюнилась:

– Работать с тобой, Немудрая ты наша, просто невозможно, – только и сказала нечистая и вылетела в форточку. А Василиса даже не стала форточку закрывать: знала, не вернется. Нет нечистой силе места в библиотечном раю.