Здравствуйте!

Иногда мне кажется, что о том, как следует воспитывать мальчишек, лучше всего знают сами мальчишки. Потом они вырастают во взрослых и забывают это свое счастливое знание. Становятся умными и серьезными. Работают, читают книги, теоретизируют. Сохраняя при этом важное выражение лица. И, сами того не замечая, в собственном опыте взрослого воспитания начинают ломать живое. Когда обозначается жесткая связка «воспитатель – воспитуемый», – дело плохо.

В сущности, я не люблю слова «воспитание». Оно давно обросло массой негативных смыслов, мешающих пробиться к его смыслу первоначальному. В этом слове слышится какой-то агрессивный гул. И оно постоянно провоцирует на создание свода каких-то неизменных правил. Дважды два – четыре. А дважды два тут запросто может оказаться равно пяти. Потому что воспитание – дело темное. Но не абстрактное. В нем участвуют живые люди, а не схемы, и между этими людьми должны складываться живые отношения, дающие в конце концов живой опыт. Вот с этим опытом и следует разбираться.

«Я мальчиком был столько весен назад…» Но я все помню. Школа меня воспитывала по своим писаным методикам, улица – по своим неписаным, родители… Родителей я, впрочем, критиковать не дерзну, тут, скорее, был более важен пример их собственной жизни. Он был неплох. Но при всем этом я могу по пальцам перечесть тех взрослых своего детства, которым я по сию пору остаюсь благодарен.

По весне, в мае, отец любил ездить в тайгу за колбой – так в Сибири называют черемшу. Я страшно любил эти поездки. Но не только потому, что это были чудесные побеги из надоевшего города – в свободу, в тишину,
в запахи молодой травы и одуряющую прозрачность чистого воздуха. Была еще одна причина. Нашим спутником в этих поездках часто бывал машинист с отцовского участка башенных кранов. У него не было никакого особенного образования, но рядом с ним я всегда чувствовал себя необыкновенно уютно. У него была хорошая улыбка. Золотые руки. Взгляд счастливого человека. И он мне «как бы» разрешал все. Но разрешал так, что между «хорошо» и «плохо» всякий раз ложилась четкая граница. Он многому меня научил. Но будто бы не уча. То есть какое-то направленное действие было, но оно не ощущалось направленным действием. И это, я думаю, главное в воспитании мальчишки.

Впрочем, от последних двух фраз мне уже становится неловко. Как только заговариваешь о воспитании, тут же тянет что-то этакое сформулировать. Поморализировать. Тоже своего рода закон жанра. Но морализировать на публике стыдно.

Да я, собственно, уже и сказал то, что хотел сказать.

Александр Панфилов