Своя полка

Александр Панфилов

Хочет ли писатель Сорокин
стать анонимным Скриптором?

Мы оказались в мире, потерявшем ось и центр, растущем как попало и куда попало (а быть может, и просто разваливающемся в хаос и неразбериху). Но искусство в этом мире никто не отменял – без искусства (во всяком случае, пока) человеку не прожить. И это искусство не высосано из пальца, а каким-то образом вырастает из огромного культурного наследия, накапливавшегося веками и даже тысячелетиями. С ним ему нужно выстраивать отношения.

Для дальнейшего анализа я выберу по три наиболее «удобных» русских и зарубежных литератора. Это –
В.Сорокин, В.Пелевин, Б.Акунин, Х.Л.Борхес, У.Эко, Х.Мураками. Они необыкновенно популярны, но не всех из этого списка я, положа руку на сердце, посоветовал бы читать. Впрочем, тут уж от советов и запретов ничего не зависит – во-первых, их читают, а во-вторых, те же запреты лишь увеличивают соблазн; мы это уже не один раз проходили. Но всякому юному читателю, тянущему руку за книгой, на титуле которой стоит одно из обозначенных имен, можно попытаться объяснить, как и зачем эта книга «сделана».

Да, это очень разные писатели, но, если мы возьмем за точку отсчета аксиомы постмодерна, то все они лучше или хуже вписываются в одну и ту же схему.

Если донельзя упрощать дело, то схема эта очень проста. Она строится на утверждении, что все культурное наследие – это всего лишь набор чужих цитат, которые писатель, располагая в определенном порядке и в определенном контексте, сообщает читателю.

Коль уж речь зашла о цитатах, не удержусь от цитирования и я. Ролан Барт, один из патриархов постмодернизма, писал: «Читатель – это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении своем, а в предназначении, только предназначение – это не личный адрес; читатель – это человек без истории, без биографии, без психологии, он всего лишь некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют письменный текст».

Вот вам и перспектива. На нее, собственно, и работают нынешние «культовые» авторы. Но есть здесь все-таки и некоторое передергивание. Потому что от роли собственно писателей, зарабатывающих славу и деньги и «воспитывающих» современное общество, они при этом отказываться вовсе не хотят.

А это идет вразрез с упомянутой схемой, с которой вроде бы все согласились. По ней-то не только читатель превращается в нечто не совсем внятное, но и Писатель исчезает, превращаясь в анонимного Скриптора. Писатель в традиционном понимании для постмодернистов – явление неудобное и нехорошее, потому что он выражает своими книгами определенное мировоззрение, таким образом навязывая его. И смерть такого писателя давно провозглашена. Скриптор же этого недостатка лишен, будучи равно открыт всем интеллектуальным ветрам, гуляющим по планете.

Подобная «революция» во всем, что касается писания книг и их чтения,
и вызывает те особенности нашей «культовой» литературы и постмодернистского искусства вообще. Это и всяческая (этическая, эстетическая, политическая, религиозная и т.д.) неопределенность, пронизывающая художественный текст. Это его фрагментарность, пристрастие к коллажу и монтажу. Это цитирование чужих произведений, стилизация и пародирование. Это всепоглощающая ирония, которая, как кажется, уже поедает самое себя и от которой хочется бежать как от чумы. Это стремление к всякому пограничью и за-граничью – в языке (введение ненормативной лексики), этике (любование ненормальным в человеке), в сознании (культивирование психотропных средств, «изменяющих» его). Это бросающаяся в глаза конструктивность литературы, когда произведение сильно напоминает какое-нибудь здание с выведенными наружу коммуникациями. Список особенностей можно продолжать, но и этих хватит. В любом романе, наделавшем шуму в последнее время, внимательный читатель разглядит большинство из них.

И вместе с тем не все здесь чисто. Возьмем почти навскидку В.Сорокина. С формальной точки зрения, его тексты показательны. В них присутствует все, о чем я только что говорил. И все-таки. В.Сорокина труднее всего представить в виде анонимного Скриптора. Это связано и с его упомянутой популярностью, умело провоцируемой и подогреваемой. Он, именно литератор Сорокин, узнается в каждом своем будто бы игровом тексте, потому что этот текст вполне по-старомодному является выражением души автора. А душа – вот она какая. Автор при этом равнодушно (и, кажется, самодовольно) пожимает плечами – каково время, таковы и нравы. Что ж, судить читателю.

Тот же Пелевин вызывает у меня гораздо большее уважение (или даже симпатию). Давайте попробуем в следующий раз сравнить этих двух «героев нашего времени».