Слово

Александр Панфилов

Не будь писателем!

Зря я в прошлый раз так разворчался по поводу встреченного мною молодого поэта. Тут ведь еще свою роль играют и особенности отечественной традиции, которая сакрализует образ литератора. Литератор, по ней, человек, причастный к жизни высшей и понимающий больше других. Поэт, будь он неладен, в России больше, чем поэт. Он – учитель, ведущий за руку. Иронические сочинители последнего десятилетия (впрочем, началось это гораздо раньше) изо всех сил развенчивают навязший в зубах стереотип, но он что-то развенчиваться не собирается. Вчерашние кандидаты в «пророки от литературы» сегодня становятся безответственными зубоскалами, но им на смену приходят новые мальчики и девочки с байроническим сверканием в очах.

Вот-вот, все это оттуда, из романтической эпохи. Все как-то так сложилось – притеснения полицейского режима, невозможность сказаться нормальным способом (в газетной статье, например), оформление литературы, как общественной силы… А на выходе – писатель в образе пророка. Ведь до Пушкина литература была вполне частным делом; за ней веселее короталось время, которое текло в те чудесные времена страшно медленно. И вот она частным делом быть перестала. Не забудем и то, что Россия, вообще, страна романтическая – она больше живет «там», нежели «здесь»; поэтому и люди, отсвечивающие «нездешним» (и не важно, истинные это отсветы или мнимые), пользуются в ней большим спросом и уважением.

Советские годы добавили в эту мелодию дополнительные обертоны. «Инженер человеческих душ» – это звучит гордо. А если это звание еще и связано с не совсем обычными материальными условиями жизни, то и вовсе небо и земля счастливейшим образом встречаются. Полстраны ночами исписывало страницы текстами разного качества. Сколько же трагедий было результатом такого отношения к литературе, сколько искалеченных судеб! Потому что «в писатели» попадали единицы, и это было невероятной удачей.

Вспоминается забавное. Мы (наш курс) поступили в Литературный институт в 1984 году. Это было заведение уникальное – в систему Министерства высшего образования он не входил, а числился по ведомству Союза писателей. Студбилеты тоже отличались от стандартных – и формой, и цветом, и, самое главное, надписями. «Студенческий билет» было написано меленько внизу, а наверху – броским золотом – «Союз писателей СССР». Особенная фишка первокурсников заключалась в том, чтобы расположить студбилет в нагрудном кармане в том положении, когда в глаза бросалась только эта золотая надпись. Так и ходили, выпятив грудь и с полным сознанием собственной исключительности, ловя уважительные взгляды.

Вроде бы смешная мелочь, а сейчас горько до слез. Потому что рифмуется все это с массой неисполненных ожиданий. И настоящих трагедий. Нам, конечно, не стоит стыдиться собственной культуры, но надо отчетливо сознавать – вот эта самая «культуроцентричность», «литературоцентричность» российского общества наделала немало бед. Она помещала человека в ненормальную систему координат, когда неважное оказывалось важным, а о важном никто не думал. Качество литературы всегда у нас стояло выше качества жизни (я не только о материальной жизни сейчас говорю); должно же быть наоборот. И пусть это выглядит чудовищной неблагодарностью, но я определенно рад тому, что сегодня литература (скажем так, высокая) задвинута куда-то на задворки, превратившись в резервацию для тех, кому тесно в «разграфленной» и «расчисленной» жизни. Это несправедливо, но слишком огорчаться не стоит – все рано или поздно вернется на круги своя. А начинающих литераторов я всегда отговариваю идти по пути, который они для себя избрали. Он, по большому счету, безрадостен. И с пугающей периодичностью ставит писателя перед вопросом, касающимся оправданности его судьбы. Да, в том числе и в высшем смысле оправданности. А абсолютных ответов на этот вопрос нет. Сегодня кажется так, а завтра – этак, и ни на чем нет санкции истины. Это мучит, это бросает в отчаяние. В общем, можешь не писать – лучше не пиши. А не можешь – не жалуйся, если роз по дороге тебе встретится немного, а все больше шипы да тернии. У Чехова есть чудесная дневниковая запись – в ней Чехов советует всякого новорожденного первым делом хорошенько отшлепать, приговаривая: «Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!»

Дам совет и я, понимая, что все советы – дело пустое. И все-таки.

Коль уж ты «идешь в писатели», постарайся побыстрее проскочить период самовозвышения, который неизбежен. Можно, разумеется, подобно имажинистам, называть московские улицы своими именами, по ночам меняя уличные указатели, можно ходить в желтых кофтах (один мой знакомый поэт был и вовсе оригинален, предпочитая неожиданно появляться в общественных местах «совсем без ничего» и в таком виде читать собственные вирши), но всему свое время. Тот же Есенин самые пронзительные свои стихи все-таки написал в последний год жизни, когда с имажинистами уже не шалил и всякий маскарад из своей жизни напрочь изгнал. Иерархическая схема «Поэт и толпа», на мой взгляд, не выдерживает никакой критики.
Я вообще не люблю иерархий.