Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Библиотека в школе»Содержание №9/2005


КНИЖНЫЕ ПАЛАТЫ

В одном переплете

Аркадий Кузнецов

Откуда они – такие?

Отечественные традиции воспитания мальчиков*

«Всех пугают перемены,
но будут все равно»

Если оглянуться на уже прошедший XX век, то он четко делится на две половины. В первой – две мировые войны, огромное количество социальных потрясений, зловещие проявления тоталитаризма. Во второй – более или менее поступательное и более мирное развитие, по крайней мере, в развитых странах. Первая половина века – время абсолютизации неких коллективных задач и господства педагогики коллектива. Во второй гораздо большее значение приобретает личностное развитие, самоценный индивидуальный внутренний мир. Первая половина века – время воздействия на людей радио, плакатов, листовок, широкого проникновения печатного слова. Вторая половина – изменение мироощущения и смена многих понятий в результате научно-технической, а затем и технологической революции, утверждения огромных скоростей видеоряда, звукопередачи, когда в принципе истину не могут скрыть никакие клише. Также это время переплетения культурных миров, унификации культурного пространства.

Все это наложило, безусловно, отпечаток и на то, как происходило формирование человека в СССР в послесталинское время. Государство мимикрировало, правда, коряво и неуклюже; «железный занавес» уже не мог заслонить от пытливого молодого человека то, что происходило в остальном мире. Но во многом
50–80-е гг. стали временем упущенных возможностей, в том числе и для мужской инициативы, не нашедшей выражения в каких-либо ростках предпринимательства, динамичном кадровом обновлении, хотя бы как, например, в постмаоистском Китае. «Физики» и «лирики», поисковики и «деревенщики», сторонники «социализма с человеческим лицом» и диссиденты-правозащитники, стиляги и хиппи, барды и рокеры и тому подобное так и не были включены хоть как-то в общую тенденцию развития общества, а чаще всего откровенно получали от самодовольной советской бюрократии «по мозгам». А с высоких трибун без конца неслось: «улучшим», «усилим», «повысим», и, наконец, был «сделан вывод» о построении «общества развитого социализма».

Сейчас многие у нас ностальгируют по этим временам. Но ведь неудовлетворенность многими сторонами жизни современной постсоветской России возникает, между прочим, от того, что до сих пор в высоких креслах сидят те же самые застойные «педагоги» наших граждан или их примерные выученики, так и не научившиеся по-настоящему проявлять инициативу, пришедшие, например, из руководства нежизнеспособного к концу советского времени комсомола или пристяжных профсоюзов...

* * *

С началом «оттепели» совпало возвращение (с 1954) к совместному обучению в школе. Слишком уж было явно видно, что мальчишки, искалеченные тогдашним государством, его воспитанием, да к тому же еще и минувшей войной, похожи в мужской школе не на покладистых лицеистов и гимназистов, а на бурсаков времен Помяловского. Было просто опасно подчас собирать мальчишескую компанию, которая могла и крупно навредить «зверю» директору или шпыняющему учеников учителю. С девочками-то попроще... И к тому же в школе стала набирать оборот полная «феминизация» учительского коллектива. Причин этому можно назвать много. Конечно, немаловажная – низкая зарплата, на которую могла скорее согласиться женщина («Полюбил я педагога – денег нет, тетрадок много»). Но, думается, что главная причина была все-таки иная. Мужчина, особенно молодой специалист, особенно с творческой жилкой, не хотел, чтобы его унижали. Речь не об учениках, конечно, а о начальстве, и даже не столько конкретном начальстве, сколько обо всей идеологической и командно-административной системе в школе. Вешать на уши всякую «лапшу» легче через слабую от природы женщину.

Вспомним: было целое «поколение дворников», то есть специалистов с высшим образованием, которые разочаровались в работе по специальности (особенно после того, как прошла «оттепель») и работали уборщиками, подсобными рабочими – то есть, где придется, лишь бы чувствовать себя более независимо. В школе они могли бы получать не меньше денег, хотя и не больше – но туда не шли. Поехать «за мечтами и за запахом тайги», пожить так, чтобы никто особенно не тормошил, не давил – это было более важно, чем деньги, для молодых людей «с запросами», привыкших ездить автостопом, жить у друзей. А в школе, где от директора до старших пионервожатых преобладали женщины, стали особенно поощрять «мальчиков, похожих на девочек, и девочек, похожих на мальчиков», как выразился один публицист 80-х годов. Примерная активистка, чеканно говорящая на пионерском сборе, дежурные с бантами, комитет комсомола, в котором юноши отвечают только за спорт и, может быть, за политинформации – вот реалии школы позднего советского времени.

В то же время с конца 50-х годов возникло самодеятельное коммунарское движение – десятки нестандартно организованных клубов по интересам, пионерских штабов, поисковых отрядов. Во главе этих объединений стояли, как правило, мужчины. И были тогда и новаторский дух педагогики первых лет лагеря «Орленок», и, конечно же, гитарные посиделки и знакомство с новой западной музыкой, и распространившиеся на более ранний возраст походы. Все это привлекало мальчишек.

Открывалось немало такого, что было официально не признано и, зачастую, прежде всего поэтому, очень интересовало мальчишек, например, «Битлы» и популярные западные кинофильмы. Манило все незаформализованное – на первых порах и героика минувшей войны, особенно множество неизвестных фактов. В 1965 году система спохватилась и начала усиленно использовать в своих идеологических целях память Великой Отечественной. С этого времени искренний порыв «красных следопытов» стал сменяться бесконечными массовыми ритуалами и эксплуатацией на «уроках мужества» ветеранов, говоривших так же заученно, как и приглашавшие их учителя.

Подростки, молодые люди пытались всячески бунтовать против сохранения стандартов прилизанного ранжира и приучения к покладистости, показухе, безволию. Одним из первых в годы «оттепели» это описал А.Хмелик в пьесе «Друг мой, Колька». Об этом и еще одна знаменитая некогда пьеса – «В поисках радости» В.Розова. У таких бунтарей оказался весьма различным дальнейший путь. Большинство – смирилось, остепенилось, живя премиальными и «шестью сотками». Некоторые так и не устроились в жизни, опустились, спились. Кто-то уехал за границу, ища счастья где угодно, но не «в этой стране». Кто-то продолжал так или иначе бороться – появлялись «Метрополь», «бульдозерные» выставки, рок-группы, в исключительных случаях – «Хроника текущих событий». (Что греха таить, большинство слушавших западные «радиоголоса» делали это не ради Солженицына, а ради музыки.)

* * *

Но рассмотрим не особые случаи, а типичное воспитание мальчика в среднем в 70-е годы, для кого-то почему-то «золотые». Чаще всего он живет в отдельной квартире, не имея уже «классического» замкнутого двора. У него дома – югославская мебель, торшер, скромная книжная полка, детских книг довольно мало – больше берет из библиотеки зачитанные «до дыр». Уже привычным стал телевизор, и передачи кончаются к одиннадцати вечера. Обязательно – выписывать «Пионерскую правду», необязательно, но часто выписывается какой-нибудь детский журнал, чаще – «Юный техник» или «Квант», реже – «Пионер» или «Костер».

В школе – перед уроками политинформация. «Инициативы товарища Брежнева», «провокации израильских агрессоров», «агрессивная политика империализма», «империализм – враг детства» – бойко читает кто-то газетные материалы. На переменах идет игра в фантики, часто – от новомодных жвачек, обладанием которыми хвастаются одноклассники. Раз в неделю – классный час, где распекают двоечников и прогульщиков и готовятся к очередному празднику – стихотворный монтаж, инсценированная песня... «И вот уже в огне багровом пылают танки на пути» – выкатывается картонный танк с крестом, над которым вскидывают странно маленький картонный язык пламени.

Особая морока – пионерский сбор в зале. Пионерская организация ничем не отличается от школы, ведут сбор и выступают те же учителя. Во время линейки кто-то издевательски перевирает песню: «Вместе весело шагать по газонам, и дорожки поливать ацетоном...» Большинство сборов проходило так, как описал один пятиклассник в те же 70-е годы в сочиненных им стихах, конечно, не предназначенных для обнародования:

Прибежали, постояли,
Кое-как салют отдали,
Посидели, поскучали,
Подразнились, поболтали,
И, толкаясь, убежали.

Дома, кроме приготовления уроков, можно посмотреть по телевизору сериал «Четыре танкиста и собака» или фильм про Чингачгука. Особое событие – когда снова показывают «Штирлица». Назавтра реплики и эпизоды воспроизводятся в школе. Раз в неделю какой-нибудь кружок или спортивная секция. Многие рвутся играть в хоккей, потеснивший по популярности футбол, некоторые занимаются дзюдо, самбо, с придыханием говорят о карате.

В выходные в теплое время года поездки на «дачу» – в маленький дощатый домик с огородами. Там – прогулки по лесу или на речку, рыбалка, компании на велосипедах, сложные отношения с деревенскими, помощь родителям, постоянный транзистор с позывными «Маяка». Те, у кого бабушка или дед в деревне, ездят туда тоже, как на дачу.

Как правило, любая семья отправляет ребенка летом хотя бы на одну смену в пионерский лагерь. Прошли времена, когда там жили в палатках и бараках, когда жгли костры и обязательно ходили по пересеченной местности. Теперь зачастую лагеря – «заповедники безделья», где в кирпичных корпусах проходят те же заорганизованные мероприятия, часто просто скучно (особенно – более развитым ребятам), убивают время, дерясь подушками и «мазаясь» в «королевскую ночь». Отдушина – кружки, если они интересные, спортивные игры и иногда – «Зарница» (если «воюют» все, а не отобранная группа ребят). Удивительно жизненным и через 15–20 лет оставался фильм 1964 года «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Исчезла разве что «царица полей»...

С телеконцерта несется: «Мы стали сильнее, чем были вчера». Мама с бабушкой обсуждают, что и на сколько подорожало. Сослуживцы отца за столом декламируют: «Прошла зима, настало лето – спасибо партии за это». Несколько часов в очереди за джинсами. В семье пугают: «Будешь плохо учиться – пойдешь в ПТУ». Главная задача для взрослых – «поступить» ребенка хоть в какой-нибудь институт.

Примерно так же продолжалось до самой середины 80-х годов, с несколькими поправками – родители все больше проводили время в магазинных очередях, во дворах почти исчезли спортивные площадки и катки, а книг дома появилось гораздо больше – стали приобретать издания за макулатуру.

* * *

Общество проделывало путь от «романтиков» 60-х до «поколения прагматиков» рубежа 70–80-х годов, бывших «себе на уме» и не видевших уже никакой перспективы для идеалов, предлагавшихся государством. А какие же идеалы были тогда у тех, кто подрастал?

Да все те же – мушкетеры, землепроходцы, капитаны, рыцари из знаменитых приключенческих книг, которые стояли на личной полке, блестя тиснением корешков. Вообще, что-то достойное, привлекательное все больше находили в далеких временах, так не походивших на современную серую действительность, на вялость и лицемерие взрослых. Инстинктивно искали все, что можно было противопоставить «героям» разговоров окружающих – рвачам, хапугам, карьеристам, бесхозяйственности, разгильдяйству и дикой заорганизованности. Интереснее и справедливее был мир Дюма, Стивенсона, Жюля Верна. Росла популярность фантастики – Брэдбери, Лем, Стругацкие – тоже своеобразный уход от действительности в утопию. Волновали борющиеся со всяческим злом Шерлок Холмс и комиссар Мегрэ. Правда, теперь уже они чаще приходили как герои не самих книг, а просмотренных телевизионных экранизаций. «Телевизионное» поколение жадно набросилось на этот сам по себе показательный поток фильмов с блистательными актерами и чудесной музыкой.

Возникали герои и собственно из истории – например, декабристы. В 1975 году общественность беспрецедентно широко отметила 150-летие восстания. Тогдашним подросткам декабристы точно представлялись как даже не просто «чудо-богатыри», а настоящие святые, «апостолы свободы». В них воплощались и чувство справедливости, и благородные манеры, и мужество. Обожание же героев революции и гражданской войны по таким фильмам, как «Неуловимые мстители», становилось уделом более младших ребят. Хотя советское идейное воспитание еще оставляло цепкие следы, хотелось верить, что социализм начинали строить, руководствуясь действительно великими идеями и благородными побуждениями. В сознании этого поколения странным образом соседствовали Павел Корчагин и Остап Бендер, Ленин и Леннон.

А что же герои «из жизни»? Всеобщее обожание космонавтов закончились после гибели Гагарина и высадки на Луну не нас, а американцев. Бодрые репортажи об ударных комсомольских стройках уже как-то не волновали. Пожалуй, единственными реальными кумирами остались спортсмены и – у мальчиков реже – актеры и музыканты.

Впрочем, были книги о современных героях-сверстниках, волновавшие мальчишек. Например, повести Крапивина. Но то, о чем там писалось, соответствовало скорее тому, какой хотелось бы им видеть жизнь. Прочитав о клубе «Эспада», мой одноклассник говорил: «Интересно, где есть такие клубы?» Все-таки крапивинская «Каравелла» была тогда абсолютно «штучным» явлением.

Игры «в войну» становились все менее активными, стремление служить в армии – все менее горячим. Может быть, это и естественно в стране, уже много лет живущей мирно. Но к этому примешивалось и отторжение от уже начавшей разлагаться армии, из которой доходили рассказы о «подвигах» «дедов». По моему глубокому убеждению, прежде всего именно затем, чтобы армия пошла «в дело», а не была деградирующим балластом, в конце концов вошли в Афганистан. Последствия расхлебываем до сих пор...

* * *

Появилось принципиально новое – мировое – явление: между «взрослой» и «детской» субкультурами стала складываться специфическая «молодежная». Это стало возможным в обществе, где молодежь не сразу начинала работать со старшими, а последовательно училась и имела немало свободного времени. Так или иначе, это появилось и у нас с переходом к формальному всеобщему среднему образованию и распространением высшего.

Специфически в советских условиях сразу получилось так, что молодежная субкультура стала по сути вызывающей и протестной. Прежде всего благодаря приоткрытию «занавеса» стало активно заимствоваться все то из западного мира, что было так непохоже на советское занудство – «забойные» танцы, оригинальные костюмы и прически, особый стиль поведения. Воспоминания одних из первых носителей такого стиля прекрасно развернуты в пьесе Славкина «Взрослая дочь молодого человека»:

«Наш Бэмсик – первый стиляга факультета, король джаза, покоритель женских сердец. “Джонии, парень из Чикаго!” А как он ходил, как он ходил! Небрежно! На голове кок...» «На факультетских вечерах какой скандеж был: “Бэмс, «Чучу»”! “Бэмс, «Чучу»”! И наш Бэмсик давал!!! Железно! Пиджак скинет, галстук расслабит, воротничок беленькой рубашечки так наверх вздернет – и как пойдет выдавать стилем...»

«Выдававшие стилем» шокировали все официальные структуры. Как их только не называли, в чем не обвиняли... Пробовали как-то «приручить», разрешить молодежную культуру в дозволенных дозах. То же было и с КСП-шниками – кто сочинял и пел о своем уже сам. Однако «пижоны», «хрипящие», «доморощенные подражатели» брали свое, и вот уже мелодия буги-вуги звучала на школьных вечерах, а «Милая моя, солнышко лесное» – в пионерских лагерях. А потом были битломаны, а потом на смену припозднившимся у нас поклонникам Армстронга и Марли пришли свои ВИА, на смену бесхитростным «походно-дорожным» песням – более резкие и острые тексты.

...Однажды в 1979 году в вагон московского метро вошли несколько молодых людей с гитарами, встали посреди и запели какую-то неведомую песню:

Лица стерты, краски тусклы,
То ли люди, то ли куклы...

Окружающие пожимали плечами и комментировали: «Всякий сходит с ума по-своему», слушая про самих себя: «Все они марионетки в ловких и натруженных руках». «Предки» предпочитали Кобзона и Пьеху, а выпускники школ с упоением пели, возможно, сами до конца не осознавая, о чем это: «Вот новый поворот, и мотор ревет...»

Тогда же, к концу 70-х, у нас появились и первые дискотеки. Изначально это был особый мир, где таинственно мерцали цветные огни и самодеятельные диск-жокеи заманчиво произносили взятые откуда-то тексты о популярных группах. Впрочем, все имеет обыкновение упрощаться и мельчать, и вскоре дискотекой стали называть любые танцульки под модную музыку. И наибольшее распространение к концу «застойных» времен получил именно этот, более простой, «популярный» вариант молодежной субкультуры в зарубежном и собственном выражении. Когда же на смену «ленточным» магнитофонам пришли кассетные, молодежная – прежде всего музыкальная – субкультура начала как-то теснить уже детскую. Во всяком случае, 13–14-летние просто отмахивались от «всяких там детских книжек и песенок» и предпочитали слушать «Бони М». (К слову сказать, никто не «отнимал» у подростков все типично детское, как начали придумывать недавно. Они сами в какой-то момент отошли от хоровых песен, подвижных игр и детских передач к другим интересам.)

Выскажу, может быть, спорную мысль. Кругом по-прежнему царило «бесполое» официальное воспитание уже в расслабленном варианте. И мировая поп-культура легко «наложилась» на это – она ведь тоже, по существу, бесполая. В чем-то, как ни странно, был прав корреспондент «Комсомольской правды», ехидно проходившийся в начале 80-х годов по западной масс-культуре: «Множество молодых людей обоего пола в одинаковых черных куртках и синих штанах дергается под музыку».

«Молодежь думает только о дискотеках» – качали головами старшие. А о чем ей можно было думать. За молодежь все решали, ей предписывали нормы поведения, начиная с повального – с 14 лет (чтобы думали поменьше) – вступления в комсомол, и чтобы была хорошая характеристика, и которая знала, что, кончив вузы, она будет прозябать на многолетних младших должностях? Ко всему «застойному» в обществе добавились еще последствия снижения рождаемости: молодое поколение уменьшилось численно и уже физически не могло «поднажать», чтобы что-то сдвинулось с места. Стала складываться ситуация, обратная началу века: тогда преобладающая молодежь глядела в иллюзорное будущее, призывала его и затем «наломала дров». Теперь постаревшее общество больше «глядело в прошлое», и отойти от него можно было, лишь когда уже «дошли до точки», как определила одна старшеклассница у меня на уроке уже в постсоветское время состояние страны к 1985 году.

* * *

В «обществе без богатых и бедных», как твердили про нашу страну семьдесят лет идеологические ведомства, была своя «советская элита», стоявшая особняком, или «спецконтингент» со «спецраспределением», «спецмагазинами» и, между прочим, «спецдетьми». Расцветом советской номенклатуры стали как раз послесталинские десятилетия, когда ее никто не перетряхивал, не дай Бог, не выбивал, когда можно было много лет делать успешную карьеру. И «спецдети» стали совершенно особым «контингентом» по условиям жизни и возможностям. Их вели в ведомственный детсад (гувернеры и няни если и были, то далеко не те), затем подыскивали престижную спецшколу с тем или иным уклоном. Маленькие хитрости и большие связи – вот и МГИМО. И можно жить целиком за счет родителей, их высокого положения и заслуг. «На машинах едут мальчики-мажоры» – пела та же «Машина времени», когда мечтой многих был простенький «Москвич».

А главное – гораздо доступнее все то, что обозначает вокруг «царь-слово» – «дефицит». Кроме продуктов и шмоток это, между прочим, и «Мастер и Маргарита», и стихи Пастернака и Цветаевой, и Кафка, и Камю. И вся подноготная жизни в высших сферах на виду.

Такой «букет» порождал разное. Некоторые начинали использовать свое привилегированное положение – фарцовка, «подпольное» видео. Кто-то даже пытался угнать самолет – хотел сбежать за границу от предназначенной им жизни или от уголовного преследования. Комсомольские активисты, бывало, тайно покуривали «травку». Большинство же просто тяготилось тем, что их жизнь тоже была расписана и заранее запрограммирована. Именно в этой среде гуляли «антисоветские» анекдоты. Здесь уже ни во что не верили. Как в песне:

Здесь первые на последних похожи,
И не меньше последних устали, быть может,
Быть скованными одной цепью.
Связанными одной целью...

Не забудем – из такой «золотой молодежи» вышло немало представителей современного истеблишмента, реализовавшихся уже после крушения советской системы.

* * *

Фото Георгия Кеймаха«Я разучился мечтать... Увы... А вы?» – слова из еще одной песни 80-х годов. Всякие мечты уступили к тому моменту место у большинства юного поколения голому практицизму. «Хочешь жить – умей вертеться». Формальные ценности висят лозунгами на улицах: «Народ и партия едины», на съездах скандируются – «Ленин, партия, комсомол»... Фактические ценности coвсем иные – квартира, машина, дача. Компетентные органы вдруг начинают, вероятно, чего-то испугавшись, закрывать бард-кафе и рок-клубы, запрещать концерты. Очень мало остается «отдушин» для тех, кто неудовлетворен и неуживчив. Плюс новая волна безотцовщины в семьях – теперь уже по вине неустроенности мужчин и, как следствие, бутылки – ведь называли эти годы еще и «застольными». Причем размывание семейных ценностей охватило все слои – от подсобных рабочих до профессоров. И «бунтарство» мальчишек принимает уже довольно уродливый вид – вспомните футбольных фанатов, люберов и других «моталок». «Поехали» извечные мальчишеские понятия – тут уже и трое на одного не редкость. Комсомольские работники трусливо окрестили это «неформальными объединениями молодежи», в то время как настоящие «неформалы» переживали не лучшие времена.

Идет череда «пышных похорон». Уже после смерти Брежнева начали потихоньку признавать кризис традиционных общественных институтов. Но отзывалось это странно – устраивали «контрпропаганду» против зловредных «психологических диверсий империализма» или вводили еженедельный «производительный труд» в школе (в основном – уборку школы и школьного двора).

И, наконец, Горбачев, «ускорение», гласность, перестройка. Поначалу молодежь, привыкшая скептически оценивать все, что идет «сверху», никак особенно не отозвалась, разве что иронически: «Ускоряюсь я в шестнадцать лет, ускоряется колхоз “Рассвет”...» Типичный выпускник школы тех лет – герой фильма «Курьер», замкнутый, недоверчивый и не спешащий делать никаких выводов. По-настоящему изменения начинают ощущаться примерно в конце 1986 – начале 1987 года. Вышел фильм «Покаяние», потом напечатаны «Дети Арбата» – их начинают уже обсуждать в школе. И новое «поколение Старого Арбата», наводнившее «тусовкой» пешеходную улицу. Вдруг без всяких ограничений пошли концерты «Аквариума», «Наутилуса», «Алисы», «ДДТ», «Кино». «Перемен требуют наши сердца!» – несется уже на всю страну. «Взгляд», фильм «Асса»... И первые кооперативы – часто какие-то странные, бывшие лишь переходом к частному сектору, но в них уже можно хорошо заработать и, главное, открыть свое дело.

Старшие поколения зашевелились, заспорили, ввели альтернативные выборы и дружно заявили: «Так жить нельзя!» И молодежь уже верила. Первое, что было существенно – в 1989 году перестали вступать в комсомол. Именно так – не выходили (за редким исключением), а просто перестали вступать, объясняя это тем, что не видят от комсомола реальной пользы. Чуть позже уже более старшие люди просто прекратили платить взносы, и достославная всесоюзная организация «почила на лаврах». Тогда же стала бессмысленной и пионерская организация в прежнем виде – опять-таки пионеры просто переставали носить галстуки (последние сделали это уже в конце 1991).

Вот так: ничего похожего на 1917 год – не устраивали особых собраний в школах, да и в вузах, не выбрасывали публично ничьи портреты, не уходили с занятий с песнями на улицы. Только один раз – в августе 1991 года молодые люди, не сговариваясь, пошли к Белому дому. Старшие удивлялись: «Оказывается, мы не знали нашей молодежи». Молодые люди, в том числе и ценой троих жизней, разом отринули угрозу со стороны отживающей системы, которую накрепко припечатали словом «совок». «Как хорошо, что мы теперь живем в России, а не в Совке!» – заявили они после провала путча. Жить в новой России означало тогда для них, самому распоряжаться своей судьбой, делать все, что разумно, а не то, что кто-то навязывает, понимать, что они нужны – как экономисты, юристы или коммерсанты.

«Наш паровоз, вперед лети!» – жаль, что кончились пути, привычных лозунгов и транспарантов нету впереди»... – это спели новосибирские кавээнщики в конце того года. Так это же здорово, что нету. Впереди – ты сам со своей головой.

Что реально оказалось впереди уже в новом государстве для новых мальчиков – тема других, актуальных статей.

_____________

* Продолжение. Начало читайте, пожалуйста, в в № 12–2004, № 18, 21/2004, № 5/2005, № 7-2005