|
|||
Книга – все-таки продукт необычный. Я даже не про то, что она уже изначально оживлена присутствием в ней автора, его души, его мыслей, его… ну да, она словно пульсирует, отзываясь на биение его сердца. «Дымящийся кусок совести» – так, кажется, у Пастернака? Но, помимо этого, она несет и следы других рук – тех рук, что ее непосредственно «делали». Художника, редактора, печатника… Не замечали ли вы, что от некоторых книг идет тепло? Причем от книг, авторы которых вам неизвестны. Вот так – берешь с полки книгу наугад и буквально чувствуешь пальцами ауру чего-то родного. Можно даже не смотреть на титул. Более того, для чистоты эксперимента можно попробовать поперебирать книги с закрытыми глазами. Книга, любовно и со вкусом «сделанная», тут же даст о себе знак – какой-то необыкновенно уютной волной. Другое дело, что такой способностью обладают в основном старые книги. Тут есть, разумеется, эффект «патины», но не только. Я сейчас, собственно, о другом. О том, что происходит с культурой издания. Идея написать об этом пришла на днях, когда я «по дороге» заглянул в Дом книги на Новом Арбате. В крупные книжные магазины нынче человеку спешащему лучше не заходить – это кончится катастрофой. Потому что «полетят» все неотложные дела. Глаза разбегаются, имена на обложках завораживают, столько интересного, что не знаешь, за что хвататься. В общем, многого не купишь (по понятной причине – цены сильно кусаются), но «налистаешься» книг до одурения. «Налистался» и я. Кончилось все это большой грустью. В какой-то момент мне стало холодно – словно вокруг простиралось не сверкающее книжное изобилие, а снежная пустыня. Все вроде бы замечательно – книги на любой вкус, «вкусные» суперобложки, неплохое оформление, хорошая бумага, качественная печать… Чего бы еще надо? Но вот беда – от этих издательских «продуктов» не идет того необъяснимого тепла, о котором я уже упоминал. Руки мерзнут, глаза скучнеют, в душе накапливается усталость. Давно знакомое, кстати, ощущение. В годы, когда книги у нас приходилось «доставать», иногда разными правдами и неправдами добирались до нас западные издания. Рядом с нашими (даже и вполне доступными) книжками они смотрелись инопланетянами. Но всегда мучило непонимание – отчего их не хочется держать в руках долго? Что-то чужое было в них. Назову это «правильным бездушием». Какая-нибудь с любовью переплетенная машинопись, изукрашенная доморощенными виньетками, дышала живой жизнью, а эти «образцы» – нет, не дышали. Они несли информацию, без которой мы тогда умирали, но они не становились друзьями. «Вечными спутниками». Теперь и мы попали в эту скверную ситуацию. Началось это понятно когда – на исходе 80-х годов прошлого века. У меня есть одна книжка того времени, явившаяся для меня сигналом того, что мы переходим в другую книгоиздательскую эпоху. Это «Поезд на третьем пути» Дон-Аминадо, выпущенный «Книгой» – культурнейшим и образцовейшим советским издательством. Обнаружив на каждой странице «Поезда» по несколько опечаток, я уже тогда понял, что добрых советских книжек – вычитанных, сто раз выверенных, с нежностью «сложенных» – больше не будет. Потом была недолгая романтическая эпоха. Государственные издательства, глядевшиеся до того этакими монстрами – с добрыми лицами, впрочем, – «падали» одно за другим. Одновременно плодились новые независимые издательства – их промелькнуло перед глазами за первое пятилетие «свободной жизни» столько, что все и не упомнишь. В книгоиздание пришли «чужие» люди. Кто только тогда ни занимался книжками! Медики, физики, торговые работники, военные, каскадеры… Они не знали правил типографики, путали кегль с кеглями, а шрифты с штифтами, но их сжигал благородный огонь культуртрегерства – они выполняли Миссию (именно так, с большой буквы), торопливо заполняя зияющие провалы отечественного культурного пространства. Впрочем, было и еще кое-что. По обстоятельствам жизни мне пришлось вблизи наблюдать этот стихийный процесс (да и что там греха таить – участвовать в нем). Очень скоро в нем объявились и прагматики. Эти люди хотели зарабатывать деньги – не важно как: продажей масла, строительством домов или изданием книг. Произведя нехитрый расчет (при том-то нашем «книгочействе», при тех-то тиражах и рыночных ожиданиях), они решили, что лучше всего это у них получится сделать именно в книгоиздании. Я очень хорошо помню, как стремительно принялись забывать свои маниловские планы и романтики. Те же, кто не забывал, мгновенно разорялись. В общем, логика (которую в те времена – с нашим вечным идеализмом – представить себе было немыслимо) тут оказалась простой – прагматики выдавили из книгоиздания романтиков или (в меньшей части) превратили их в себе подобных. Я не люблю сегодня встречаться с руководителями крупных издательств – зрелище это, по большей части, удручающее – при всем своем внешнем благополучии. Мы послушно цивилизовались, самобытность (которая мифологизирована лишь отчасти) потеряна напрочь. Ведь были у нас те же Сабашниковы (существуют замечательные «Воспоминания» Михаила Сабашникова, наполненные тем самым миссионерским пафосом, который был свойственен тогдашним издателям, – что, кстати, не мешало им зарабатывать приличные деньги), – сравнивать с ними – хоть отдаленно – сегодня некого. А в результате – книжные магазины, отдающие Северным полюсом. И все вроде бы закономерно и описывается рядом известных формул: «против лома нет приема»; «за что боролись, на то и напоролись» и т. д. Но печально-то как, ай-яй-яй. Правда, остались нам старые книги. Не выбрасывайте их – даже самые неказистые.
|
Слово