Тексты без разбивки
Харуки Мураками
Зеленый зверь
Муж, как обычно, ушел на работу, и я
осталась дома одна. Заняться было нечем. Я
присела у окна и стала смотреть на сад сквозь
щель между шторами, – просто бесцельно смотреть
в надежде на случайную мысль о подходящем
занятии. Взгляд остановился на моем давнем
любимце и воспитаннике – вечнозеленом дубе. Мы
вместе росли. Я часто разговаривала с ним, как с
другом.
Тогда я тоже мысленно беседовала с
дубом. О чем – сейчас не вспомню. Даже не знаю, как
долго это длилось: когда смотришь на сад, время
течет точно вода в стремнине. За окном совершенно
стемнело. «Н-да, засиделась», – очнулась я от
глухого звука сотрясающейся земли. Сначала
показалось, что он исходит из моего собственного
тела. Как слуховая галлюцинация. Тело охватило
мрачное предчувствие. Я затаила дыхание и
насторожилась. Гул медленно, но верно нарастал.
Даже не знаю, на что он похож? С такими жуткими
раскатами, что по телу пошли мурашки. Я замерла.
Вдруг земля вокруг корней дуба
вспучилась, потрескалась и развалилась на куски,
– изнутри показалось нечто похожее на острый
коготь. Мои ладони сжались в кулаки, взгляд
застыл на этом, а в голове пронеслось: «Сейчас
что-то будет!» Коготь энергично разгреб землю, и
из образовавшейся норы выкарабкался зеленый
зверь.
Первым делом он отряхнулся, и со
сверкающей зеленой чешуи посыпались комки земли.
Его удивительно длинный нос, темнеющий к кончику,
торчал тонким хлыстом. И только глаза – совсем
как у человека. При виде этих глаз я невольно
содрогнулась: в них жили мысли – как у меня или,
скажем, у вас.
Зверь приблизился к дому и постучал в
дверь кончиком носа. «Тук, тук-тук», – раздался
сухой стук. Тайком, чтобы не привлечь его
внимание, пробираюсь в дальнюю комнату. Кричать
смысла нет: в округе ни души, а муж припозднится.
Побег через черный ход невозможен: в доме всего
одна дверь, и в нее стучится отвратительный
зеленый зверь. Остается только затаиться и
сделать вид, что в доме никого нет: быть может, он
смирится и куда-нибудь уйдет. Но зверь не
отступал. Он согнул кончик носа, сунул его в замок
и… Замок поддался, лишь слегка щелкнув, дверь
приоткрылась, и в щель неспешно проник нос. Он
внимательно изучал комнату – как змея, приподняв
голову, осматривается по сторонам. «Эх, стоять бы
сейчас с ножом у двери да отрубить этот кончик по
самое основание», – на кухне полно острых ножей.
Но зверь, словно услышав меня, только хмыкнул:
«Б-б-бестолку все это». Странная речь! Похоже, он с
трудом подбирает слова. «Этот нос яко хвост
я-я-ящерицы: руби, не руби, все будет расти. Чем
чаще рубить, тем си-сильнее и длиннее станет. Так
что, з-з-зазря это все». Жуткие глазища
завращались словно волчки.
Да он читает мысли! Ну, это уж слишком!
Никому не позволю рыться в моих мозгах, тем более
такому непонятному и жуткому зверю. Меня прошиб
холодный пот. В самом деле, что он собирается
сделать? Сожрать? Или утащить с собой под землю?
«Хрен редьки не слаще», – подумала я. Хорошо, он
не совсем безобразный: хоть не страшно на морду
взглянуть. А когти на этих долговязых лапках
ничего так, если присмотреться, весьма даже
симпатичные. Странно, но он совсем не
агрессивен...
– Разум-м-меется! – сказал он,
выгибая шею. Зеленая чешуя перекатывалась с
легким звоном, будто слегка качнули стол,
уставленный кофейными чашками. – Н-н-неуж-то
думаете, что я в-в-вас съем? Не-а, – не буду! Пошто
вы так? Я против вас ничего не имею. Не такой я
в-в-варвар!
Ну, точно, он понимает все, о чем я
думаю!
– Эй, хозяюшка! Хозяйка! Я пришел
сюда сделать предложение. Понимаете? Я нарошно
выполз из глуб-б-бокого подземелья. Не простое
это дело: пришлось сполна разгрести земли. Вон,
все когти ободрал! Будь у меня злой умысел, злой
умысел, злой умысел, разве ж я смог такое сделать.
А сюда пришел, пошто вы мне нравитесь, нравитесь.
Я думал о вас в глуб-б-боком подземелье. Но не мог
больше выносить и в-в-выполз сюда. Все
отговаривали, а мне не терпелось. Я собрал всю
свою х-х-храбрость, – я знал, вы подумаете: «Ах, ты
ж – зверь такой! Набрался наглости делать мне
предложение!»
– А разве не так?! Такой нахальный
зверь, и еще требует моей любви!
Тут морда зверя сразу же помрачнела. В
унисон эмоциям цвет чешуек поменялся на
фиолетовый. Тело съежилось и стало с виду на
размер меньше. Я скрестила руки и уставилась на
сжавшуюся тушу. Может, его тело изменяется с
переменой чувств? И под этим жутко безобразным
видом кроется нежное, как свежее пюре, и легко
ранимое сердце? Раз так, у меня есть шанс на
победу! «Попробуем еще раз. Но ты же безобразный
зверь!» – подумала я громким внутренним голосом.
Таким громким, что в сердце отдалось словно лаем:
«Но ты же безобразный зверь!» Чешуйки прямо на
глазах полиловели. Глаза его, точно всасывая мою
неприязнь, расширились, вылезли из орбит, и из них
ручьями инжирного сока полились слезы.
Страх пропал. Тогда я на пробу
представила, насколько это было возможно, самую
жестокую сцену. Мысленно связав его, я по одной
ощипывала острым пинцетом зеленые чешуйки;
тыкала раскаленным до красна ножом в мягкие
розовые икры; что есть сил вонзала обгорелый
паяльник в опухшие, как инжир, глаза. Я
представляла одну за другой все эти сцены, а
зверь горько рыдал, вскрикивал от боли, корчился
в муках, словно это происходило с ним на самом
деле. …Цветные слезы, густая слюна из пасти, газ
пепельного цвета с запахом роз из ушей,
ненавистный пристальный взгляд из распухших
глаз... «Эй, хозяйка! Прошу вас, ради Бога! Не
думайте, пожалуйста, о таких зверствах! Умоляю, не
п-п-представляйте себе это, – добавил он понуро.
– У меня н-н-не было злого умысла. Я не делаю
ничего плохого. Я просто д-д-думал о вас».
Говори-говори! «Шутка ли, ты внезапно
выполз в моем дворе, без спроса открыл дверь,
вторгся в дом. Или я тебя приглашала?! В конце
концов, что хочу, то и думаю». Тем временем в
голове поплыли еще более жуткие сцены. Я мучила,
кромсала его тело разными механизмами и
инструментами, не упуская ни одного из возможных
способов издевательства и угнетения его
существа. «Слушай, зверь! Да ты ведь не знаешь, что
такое женщина! А раз так, я тебе сколько угодно,
сколько угодно всего напридумаю!» В ответ на это
контуры зверя постепенно расплылись,
сократились подобно дождевому червю вплоть до
его шикарного зеленого носа. Зверь, корчась на
полу, зашевелил губами, пытаясь еще что-то
сказать мне напоследок. Видимо, что-то очень
важное, словно передать забытое старое
сообщение. Однако рот скривила гримаса, и он
замер, а вскоре рассеялся и пропал. Облик зверя
стал тонкой тенью вечера. В воздухе повисли лишь
его выпуклые печальные глаза. «Такие шутки со
мной не пройдут! Смотри, смотри, тебе уже ничего
не поможет. Ты ничего не можешь сказать. Ты ничего
не можешь сделать. Твое существо уже кончено».
Спустя миг и глаза растворились в пустоте.
Темнота ночи наполнила беззвучную комнату.
апрель 1991 г.
Перевод с японского А. Замилова |