Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Библиотека в школе»Содержание №18/2005


КНИЖНЫЕ ПАЛАТЫ

Открывшаяся страница

Симон Соловейчик

До востребования

Каждый год бывает несколько дней, которые кажутся праздником осени, когда только и разговоров о том, как все красиво. Это был как раз один из таких дней…

Симон Соловейчик. Мокрые под дождем

Первого октября – день рождения  Симона Львовича Соловейчика.  Перед вами открывшиеся страницы его книги

Последняя книга

Последняя книга – та, в которой человек продолжается. У нее нет конца, пока вы читаете и перечитываете ее, есть только продолжение – ваши глаза и ваши мысли. Она писалась совсем не как неторопливая рукопись, главы создавались неделя за неделей, спешили стать страницами газеты «Первое сентября», попасть в руки читателей, пока следующая глава только намечалась. Но в ней нет торопливых слов, потому что каждое – итог долгой жизни, долгого внимания и понимания.

Это книга, которая писалась для себя и для вас. Для себя – потому что путь к сердцу другого проходит через познание собственного сердца. И для вас – потому что она написана как диалог с вами, с вашим опытом и биографией. Она предлагает пройти по следу жизни, понять ее смысл – может быть, в этом еще одно значение заглавия «Последняя книга». И по-настоящему прочесть ее – все равно что написать свою.

* * *

Не спрашивай, Левконоя, ни о чем таком не спрашивай... Хотя что больше волнует, чем дружелюбные расспросы о твоей жизни? Чем больше человек видит интереса к себе, тем больше он чувствует себя человеком. При этом совсем не нужно, чтобы ты был интересен всем или многим, чувство значительности может дать кто-то один. На этом, собственно, держится семейное воспитание: если ребенок чувствует себя значительным человеком – не объектом великих забот, не предметом семейной гордости, и уж конечно не помехой в жизни и без того озабоченных родителей, а именно человеком, – то этого достаточно. Известно: чтобы артист мог сыграть короля, все другие должны относиться к нему как к королю.

* * *

Талантливые же люди вызывают одно чувство – восторга. Недавно были на лицейском празднике в школе Тубельского – ну просто замечательно. Конечно, там особая педагогика, особые теории и подходы, это все верно, но главное, там множество талантливых педагогов, там все дышат энтузиазмом и талантом; конечно, дети в таком окружении становятся другими. Может, вся педагогика в том и состоит, чтобы привести к детям талантливых людей – остальное сделается само собой. Что может быть педагогичнее таланта?

Может быть, поэтому так интересны дети – они всегда очень далеко. Разговаривая с ребенком, приходится задирать голову и смотреть вверх, в противном случае ребенка не увидишь. Мы не равны с ним, у меня к нему почтение, а у него ко мне почтения нет. Идет общение несвободного (это я) со свободным. Секрет больших педагогов (один из секретов) как раз в том и состоит, что они чувствуют себя свободными с детьми, не зависят от них. Именно оттого и свободны, что с потрясающей силой уважают ребенка, сохраняя и единство с ним, и чувство расстояния. Известная формула о требовательности и уважении (чем больше требовательности, тем больше уважения, или наоборот) вызывает сомнения в правильности, особенно когда эту формулу абсолютизируют и прикрывают ею тупую требовательность. Когда я требую от ребенка, я попадаю в зависимость от него – выполнит или не выполнит он мое требование? Уважением тут и не пахнет. Скорее всего уважение связано со свободой. Чем больше уважения к ребенку, тем больше свободы у взрослого.

* * *

Я много лет бился над главной загадкой воспитания. И не мог найти ответа. Пока не понял однажды, что секрет кроется в одном, и только в одном слове.

Слово это дух. Секрет воспитания не в любви, а в духовности, в духовной наполненности любви к ребенку.

* * *

Понимание односторонним быть не может, человек не книга. Да и книга-то хороша лишь тогда, когда автор понимает читателя и знает его.

Книга – это письмо до востребования.
Письмо к способному понять…

Воспитание по Иванову

ОТКРЫТИЕ. Открытия бывают разные. Ученый отыскал в небе новую звездочку – открытие. Студент узнал, что профессор, скучный на лекциях и въедливый на экзаменах, в войну командовал партизанским отрядом, – тоже открытие. Человек полюбил и понял, что мир прекрасен, – опять открытие. Открытие может произойти в одно мгновение, несмотря на то что было подготовлено годами труда. Открытие может продолжаться всю жизнь, а жизнь – стать открытием, большим и долгим, как она сама.

Открытие коммуны только начинается в первый день знакомства с нею, Оно продолжается ото дня ко дню, от встречи к встрече, от сбора к сбору.

* * *

«ЗАЧЕМ ЧЕЛОВЕКУ ИСКУССТВО?» Восемнадцать раз брали слово Сашка Прутт и Ленька Добровольский.

– Только интеллектуальное искусство может обогатить духовный мир современного человека!

Из зала кричали:

– А Есенин что же, по-твоему, больше не нужен?

– Есенин мне просто нравится, так же как нравится красивый пейзаж, но обогатить мой духовный мир он не может.

– А кому нужно абстрактное искусство, если люди его не понимают?

– А «Войну и мир», по-твоему, все понимают? Почему никто не требует закрыть филармонию? Ведь музыку, даже самую классическую, понимает далеко не каждый. А многие ходят на концерты просто ради приличия.

– Если ты не знаешь музыкального произведения, ты ни за что не угадаешь его названия. И это считается в порядке вещей. А абстракционистов упрекают за то, что публика не может угадать названия их картин!

– Почему же тогда все ругают абстрактных художников?

– Ван Гога когда-то тоже ругали. И Матисса ругали, и Пикассо. Даже русских передвижников и то в свое время здорово ругали...

Диспут получился гораздо серьезнее, чем мы предполагали. Мы боялись, как будут чувствовать себя маленькие, – ведь рядом с Ленькой, который учился в IX классе, сидели пятиклассники. Но старшие, несмотря на ажиотаж, были очень внимательны к маленьким. Их не только не «забивали», а, наоборот, все время вызывали на разговор.

Мне кажется, маленьким ребятам такие диспуты дают даже больше, чем нам, «старикам». Мы иногда спорим просто из любви к ораторскому искусству, а у малышей от таких диспутов заметно увеличивается скорость вращения шариков – ускоряется темп мышления.

Ватага «Семь ветров»

Хотя у Каштанова теперь было меньше уроков, уставал он так, как и в студенческие свои годы не уставал, когда подрабатывал на медицинском складе, и в библиотеке до закрытия сидел, и матери с тетрадями управляться помогал.

Нынешняя работа Каштанова заключалась в том, что – немного неловко об этом сообщать – в том, что он думал. Ходил по школе. Всматривался в ребят. Сидел на уроках. Читал ночами. Писал какие-то записки для самого себя.

По должности своей Каштанов обязан был отвечать за внеклассную работу – за сборы, собрания, политинформации, экскурсии, походы и праздники. Но директор Фролова и без него, с помощью учителей, легко и привычно управлялась со сборами и праздниками, говоря, что не было же этой должности старшего воспитателя прежде – и ничего, все делали учителя. Каштанов же взялся отвечать именно за воспитание, а не за воспитательные мероприятия, то есть за то взялся отвечать, в чем отчитаться ни перед каким начальством невозможно. Управление духом школы – как это представить в плане работы? В справке о работе? В отчете? Но именно того и ждала от него Фролова, чтобы он раз в день или раз в неделю, когда хочет, появлялся перед ней в маленьком кабинетике и ходил от стены до стены, размышляя и нащупывая выходы.

Наталья Михайловна не зря пять лет в горкоме заседала, по заводам ходила, с директорами дружбу вела. Она знала цену думающему человеку на заводе. А в школе? А в школе ему и цены нет. Деловые-то встречаются, она и сама деловой человек, Фролова. Но кто думать будет, если все делом заняты?

Чаще всего они собирались втроем – Фролова, Каштанов и Каштанова – и говорили о «старшеньких» – о девятом без буквы классе, потому что Каштанов находил, что дух школы целиком зависит от старших: «Приведем старших в порядок, – говорил он, – остальное получится само собой».

* * *

Каштанов забрасывал бедную Фролову вопросами, на которые он и не ждал ответа, и шел на урок. И опять вопросы, вопросы! Вот урок математики, его ведет опытная, спокойная учительница – не урок, а картинка. Вызвала Ларису Аракелову; не знает. Вызвала Галю Полетаеву, – а та отвечает бойко, даже с радостью. В чем дело? Почему так радостно? Может, они соперницы?

– Ну, мы в эти детали входить не можем, – смеялась математичка Клавдия Петровна. – Испокон веков так ведется: не знает один – ответит другой.

– Я вас не упрекаю, Клавдия Петровна, что вы, что вы? Я думаю... У меня должность теперь такая – думать... Я и сам пятнадцать лет точно так же: не знает один – ответит другой. И только сейчас обратил внимание... Что же мы делаем? Мы постоянно сталкиваем их самолюбия! С первого класса начиная – не знает один, ответит другой, ты плохой, а ты хороший, и наконец лучшие из них, самые добрые и отзывчивые, перестают отвечать нам, чтобы не подводить товарища! И хорошо учиться считается предосудительным, и слово «отличник» звучит насмешливо...

– Ложное товарищество, ничего не поделаешь.

– Ложное товарищество?

– Ложное товарищество – бич школы!

– А что, если никакого ложного товарищества нет? – впервые подумал и тут же сказал Клавдии Петровне Каштанов. – Ну да, конечно, конечно, это чья-то глупая и злая выдумка, удобное объяснение неприятных нам фактов... Конечно! Товарищество ложным не бывает, нет двух товариществ, ложного и истинного! Товарищество одно! Стоит нам допустить, что товарищество может быть ложным, что в каких-то случаях от товарища допустимо отказываться, как мы оправдаем любое предательство, и не только в наших школьных делах, не только! Товарищество есть товарищество, оно дороже всех наших математик вкупе с литературой – вот что мы должны были бы внушать ученикам с первого класса!

Каштанов ушел, оставив Клавдию Петровну в недоумении, и продолжал обдумывать свое маленькое открытие. Товарищество... Использовать его силу... Не противостоять ему, а использовать его и осторожно, крайне осторожно направлять... Вот ребята на улице, особенно эти, семьветровские. Отчего они на улице сами собой держатся кучкой, а в классе их никак не собьешь в коллектив? Какие механизмы держат ватагу на улице? Как перенести их в школу?

Воспитание школы
Кому вы служите, директор?

Администраторы делятся на три группы: одних уважают, но редко любят, других могут любить, но уважают не всегда, а третьих обожают, хотя иногда и подшучивают над ними. Исследования показывают, что качества директора во многом зависят от того, на кого этот директор ориентирован в своей работе.

Есть три вида директоров:

· директор, ориентированный на начальство;

· директор, ориентированный на учителей;

· директор, ориентированный на детей.

Каждый директор легко определит, к какой группе он в действительности принадлежит, если представит себе, что у него случилось ЧП – ну, мальчик бегал по двору и сломал руку. Какой будет ваша первая мысль? Один директор подумает: «Какая неприятность, опять в районе скажут, что в нашей школе все время что-то случается». Другой директор огорчится: «Бедная Наталья Васильевна, она будет так переживать, надо ее успокоить». Третий директор бросится к мальчику, с которым случилось несчастье, чтобы хоть чем-нибудь помочь ему и утешить его.

У одного главная мысль о начальстве, у другого – о коллективе, у третьего – о детях.

* * *

У хорошего директора каждый учитель поворачивается к детям и школе лучшей своей стороной. Задайте себе вопрос: становитесь ли вы лучше, когда приходите в школу? – и вы поймете, что у вас за директор.

Педагогика для всех

В заключение нечто вроде премии терпеливому читатель – краткий пушкинский курс педагогики. Куда короче – в шести строках! Наука искусства воспитания для очень занятых людей.

Однажды Пушкин записал шутливые стихи в альбом семилетнего мальчика, Павлуши Вяземского. Пушкин был верен себе в каждой строчке и в каждой шутке, и даже экспромты его гораздо содержательнее, чем кажутся с виду. Вот случай убедиться в этом: переведем веселые строчки на язык педагогических законов.

Пушкин написал:

Кн. П.П. Вяземскому

Душа моя Павел,
Держись моих правил:
Люби то-то, то-то,
Не делай того-то.
Кажись, это ясно.
Прощай, мой прекрасный.

В шести строчках – все искусство воспитания!

«Душа моя Павел» – люби ребенка, как душу свою, умей выразить любовь в ласковом слове, в ласковой интонации.

«Павел», «Кн. П.П. Вяземскому» – обращайся с ребенком как с равным, как со взрослым, невзначай подчеркивай, что он уже большой – Павел! Дети никогда не бывают для себя маленькими, они всегда «уже большие». И как бы ты ни любил ребенка, будь с ним немножко сдержан, особенно с мальчиком: «Душа моя», но «Павел».

«Держись моих правил» – сначала обзаведись, пожалуйста, своими правилами жизни, убеждениями, принципами – без них к ребенку лучше и не подходить. И это должны быть свои правила, своею жизнью выработанные, чужие правила детям внушить невозможно. Сколько неудач в воспитании из-за того, что мы пытаемся вбить в детские головы правила, которых сами не придерживаемся! Нет, «держись моих правил» – слово, убедительное для ребенка своей честностью. И не назидание, а дружеское: «держись». Совет, которым можно и не пользоваться. В необязательном «держись» поучение, необходимое ребенку, и свобода от поучения. Взрослый направляет, а действует ребенок сам.

«Люби то-то, то-то…» – люби! Все воспитание держится на одном этом слове: люби! Воспитание – это не запреты, воспитывать – пробуждать способность любить. Где любовь, там и благодарность, там волнение, там доверие, там все лучшие человеческие чувства – люби.

«Не делай того-то» – сказано категорично и без объяснений. Отметим тонкость: «не делай» – относится к автору, взрослому человеку, это ведь из его правил – «не делай», это правило взрослого, а не особое детское правило для маленьких. «Не делай» – закон взрослых, серьезных, честных людей. Не запрещено, не осудят, не накажут, но не делаю – не в моих правилах. «Не делай» и «люби» – двух этих слов достаточно. Есть поле человеческого поведения. Нижняя граница его твердая: «не делай», а верхней границы нет, она бесконечна – «люби!».

«Кажись, это ясно» – ребенку и надо внушать, что все наши установления и советы просты, понятны, безусловны, ими весь мир живет. А ты маленький, умница, ты все понимаешь с полуслова, ты не нуждаешься в длинных нотациях. Пусть ребенок не понял взрослого – не страшно. Вера в понятливость мальчика постепенно сделает его умнее: люди удивительно быстро умнеют, когда их держат за умных. И с какой легкостью говорит поэт с мальчиком о самых важных правилах жизни, с какой легкостью! «Кажись, это ясно…» Он открывается перед мальчиком. Не демонстрирует равенство, а искренне проявляет его тем, что говорит с мальчиком всерьез, хоть и в шутливой форме, и говорит, иронизируя, не заученное, а только что самим открытое.

«Прощай, мой прекрасный» – прощай! Взрослые и не должны слишком много заниматься детьми. Ребятам лучше быть в компании сверстников, отдаваться играм и своим делам. Поиграли, поговорили, объяснились в любви – и достаточно, беги к своим игрушкам, там твой мир.

И словно кольцо замыкается: «Прощай, мой прекрасный». Внушайте ребенку, что он прекрасен в глазах взрослого! Кто умеет от сердца сказать маленькому: «Мой прекрасный» – тот счастлив в детях и у него счастливые дети. Между двумя этими обращениями, «душа моя» и «мой прекрасный», заключено все искусство воспитания детей.

1977–1986 гг.

Мысль в подарок

В вопросах этики и психологии Пушкин настолько точен, что, я думаю, и вы, читатель, согласитесь с утверждением: как у Пушкина – так правильно.

Симон Соловейчик