Слово
Александр Панфилов
Не учить, а учиться
Нужно не только учить детей, но и у них
учиться. Особенно – у совсем крох.
Чему? Вот тут логически вряд ли что-то
объяснишь. «Объясняльщики» пишут на эту тему
психологические диссертации в «научном» жанре,
но эти тексты самодостаточны. На самом деле они
ничего не объясняют – скорее, запутывают. Когда
задумываешься о мире детства, на язык просятся
восклицательные междометия, – тоже, впрочем,
путь для «осознания» не слишком плодотворный.
Опять же – как это: «осознавать»? Можно ли
«осознать» счастье, например? Оно помнится
кончиками пальцев, нечаянным «вздрогом» сердца,
как бы ни с того ни с сего перехватом дыхания.
Это бывает так. Сосед по дому
высовывается в открытое окно и кричит своему
сыну: «Ванька-а-а! А ну-ка, бегом – домой!!!» Ну да,
ничего необычного. Все родители всех детей зовут
вечером домой, если те загуляются. Но ведь
сердце-то, сердце вдруг срывается и летит куда-то,
когда слышишь этот крик. На этот крик слишком
многое отзывается. И словно проваливаешься туда,
где эта вечная вечерняя фраза относилась не к
нынешнему Ваньке, а к тебе, лопоухому пацану в
трико с «пузырями» на коленях. Она, эта фраза, –
не просто фраза, а какой-то гигантский знак. Знак,
вообще говоря, вечности, простите за
высокопарность. Потому что она сопровождает то,
что, как кажется, в детстве, пребудет всегда.
Родители, в старение которых не веришь, а точнее,
о котором еще не знаешь. Дом, который навсегда. И
жизнь, которая навсегда. Нет никакого
релятивизма, нет времени, безжалостно
разрушающего абсолютно все. Это застывший в
своей гармоничной соразмерности мир, не
подвластный движению, то есть смерти.
Фото Веры Зубаренковой
Он огромен, этот мир. И когда мы чертили
на картах маршруты кругосветных путешествий, это
казалось попыткой его постижения. С четким
знанием того, что окончательному постижению он
не поддается. Это потом, в конце школы, в
институте, навалился какой-то
рационалистический морок: «человек – это звучит
гордо», «нам нет преград ни в море, ни на суше»,
«мы все пройдем и все узнаем»… Ребенку неведомо
такое смешное самомнение. Он – часть этой
«огромности» и ощущает ее как бы изнутри. А жизнь
его – это чреда открытий, среди которых нет
важных и неважных, полезных и бесполезных. Все –
огромно и поразительно.
Когда находишься рядом с маленьким
человеком, становится завидно, хоть плачь.
Приходя с прогулки, крохотная дочка всегда
врывалась в квартиру с настоящим воплем
ошарашенности – папа! папа! – и далее на чудесном
своем языке рассказывала, почти захлебываясь и с
трудом подбирая известные слова (а когда их не
хватало – дополняя рассказ восторженным
мычанием) об этих открытиях. О том, как тормозила
ногами на карусели и из-под ноги летела земля; как
ловила кузнечика; как купалась в речке и как ее
укусила оса… Ну что за события, ей-Богу, с
взрослой точки зрения! А тут неожиданно
понимаешь, что это действительно уникальные
события, что это действительно великие открытия,
что это действительно счастье жизни. Но
понимаешь лишь на секунду – а далее… А далее она
снова отправлялась обживать свой прекрасный мир,
а ты погружался в привычную жизнь, похожую на
скучнейшее расписание пригородных электричек.
Любопытно – в какой точке происходит
эта смена «жизненных приоритетов»? В какой точке
жизнь превращается в «правильную» рутину?
А это, несомненно, происходит; более того, это
совершенно «обыкновенная история», старик
Гончаров все-таки был идеально прав. Сначала
человек взахлеб влюбляется в мир, потом мучится
проблемой существования Бога и хочет
осчастливить человечество вечным источником
энергии, потом старается качественно делать свою
профессиональную работу, потом его интересуют
лишь подробности частной жизни, потом… Прерву
эту логическую цепочку, дальше уж совсем не
интересно. И страшно скучно. Поступательное
«снижение» жизни (с горних вершин – в испарения
низинных болот) очевидно. И не в том дело, хорошо
это или плохо (если рассуждать в традициях
романтических, то безусловно плохо), а в том, что
тут железная логика, с которой – смиряться или
нет? Вот вопрос почти гамлетовский. Вниз кубарем
катиться всегда легче и беззаботнее, нежели
куда-то вверх взбираться. «Земную жизнь пройдя до
половины», большинство этому безвольно и
предается.
Не ты куда-то красиво и достойно
направляешь жизнь, а она, жестокая и, как иногда
кажется, тупая, тащит в потоке тебя. Говорят –
время с возрастом летит быстрее. Еще бы! Жизнь,
напоминающая в младые годы фейерверк, обретает
полноту и долгую, что ли, протяженность. Рутинная
жизнь, каждый новый день которой похож на
предыдущий, сжимается в точку. Тут какая-то
ошибка. То, что когда-то было или казалось
открытием, присутствует и во взрослой жизни, но
уже не как открытие, а как бессмысленное
повторение пройденного. Откровение, много раз
продублированное, таковым быть перестает,
превращается в рутину. Взрослый почему-то думает,
что вещей, способных бросить человека в
состояние вдохновенное, ограниченное
количество, и осваиваются все они в детстве и
юности. Вряд ли это так. Мы просто не умеем как бы
«освежать» жизнь в новых ощущениях.
А научить заново этому могут только
дети. Они – «другие», они иногда смотрятся
инопланетянами и, сдается мне, видят мир
правильнее нас.
Мы брели как-то с дочкой, когда она была
еще крохой, вдоль озера, и она все время
отставала, нагибаясь за каждой палочкой или
травинкой… Мне надоело подгонять ее, и я
отправился вперед, не оглядываясь. Она догнала
меня и стала укорять: «Ты куда пошел? Вот
потеряешь меня и будешь плакать. Сильно-сильно…»
И действительно – куда ж мне от нее?
Она ведь ниточка, связывающая меня с настоящим
миром, не поврежденным взрослым бесчувствием. |