Календарь круглых дат

Мария Порядина

«Явление исключительное и драгоценное»

Евгений Шварц и его произведения

В юные годы Евгений Шварц не сидел на месте. Он родился в Казани, в семье врача, и вместе с семьей то и дело переезжал то в Дмитров, то в Армавир, то в Майкоп (где окончил не то гимназию, не то реальное училище); затем поступил на юридический факультет Московского университета, потом пренебрег юриспруденцией и отдался театру, так что в семнадцатом году оказался в Ростове-на-Дону, в составе молодой, эксцентричной и многообещающей труппы «Театральной мастерской».

Женя, как звали его товарищи, в эти годы был остер, наблюдателен, худ до крайности и держался в «Мастерской» на «характерных» ролях. В великие актеры он, впрочем, не стремился, зато обожал развлекать друзей и коллег комическими «номерами». Вспоминают, как он «показывал собачий суд» – лаял, тявкал и скулил на разные голоса, изображая судью и свидетелей, прокурора и адвоката, секретаря и подсудимого.

Через четыре года «Театральная мастерская» переместилась в Петроград, и Шварц вместе с ней. Он подружился с «Серапионовыми братьями» и обэриутами, некоторое время был секретарем Корнея Чуковского. Тут Шварца подхватила журналистика, да и путешествия не закончились: он оказался на Украине, в Донбассе, где «давал стране угля», сочиняя фельетоны для газеты «Кочегарка» (за подписью «Дед Сарай»),
и чуть было не организовал журнал «Забой».

Потом все-таки настало время литературы. В 1925-м Шварц стал секретарем журнала «Ленинград», а затем – детского отдела Госиздата, сотрудничал с «Чижом» и «Ежом», выпустил несколько очаровательных книжек для детей…

И тут наконец все соединилось. Сложив вместе свои таланты, Шварц стал писать пьесы для театра, и окончательно нашел себя.

«Ундервуд» – комедию о том, как пионерка разоблачает спекулянтку, укравшую у студентов пишущую машинку, – поставили в Театре юного зрителя, и тотчас разразился скандал. Специалисты по воспитанию детей, так называемые педологи, возмутились тем, что на сцену «потихоньку протащили сказку», безусловно вредную для подрастающего поколения. Ведь спекулянтка Варварка оказалась бабой-ягой, и в подручных у нее нечистая сила, – разве можно показывать это советским детям?

На защиту «Ундервуда» встали театральные критики и комсомольская газета «Смена», спектакль оставили в репертуаре, однако околотеатральные «деятели» насторожились. Поэтому в пьесе «Клад» Шварц прячет фантастику поглубже в подтекст, а на первый план выводит «новую, советскую действительность»: герои находят в горах Кавказа медный рудник, имеющий огромную ценность для народного хозяйства, а заодно спасают девочку, помогают взрослым осознать их ошибки, разоблачают суеверия…

Впрочем, в пьесе «Приключения Гогенштауфена» сказка вновь берет свое: мелкий служащий награждается комически-несообразной «средневековой» фамилией, чиновница-бюрократка Упырева оказывается злой колдуньей, а уборщица Кофейкина – доброй волшебницей. Эта пьеса так и не была поставлена на сцене, потому что Шварц по-особенному относился к критике. Представляя новонаписанную пьесу на суд «деятелей», он выслушивал все замечания, вежливо кивал, со всеми соглашался… а потом просто оставлял непринятую вещь в столе.

Но в 1931 году, во время читки «Гогенштауфена», Шварца познакомили с Николаем Акимовым.

Акимов первым по-настоящему понял и прочувствовал своеобразие шварцевской драматургии: особый сплав лирического с комическим и фантастического с бытовым – не слабость писателя, а могучая художественная сила.

Именно Акимов попросил Шварца вернуться к андерсеновским сюжетам для «взрослой» сцены («Снежная королева» шла в ТЮЗе). Шварц увлекся объединением сказочных мотивов, получилась пьеса «Принцесса и свинопас», Акимов начал репетиции, но Главрепертком запретил постановку, и только тридцать лет спустя пьесу под новым названием «Голый король» увидели зрители московского театра «Современник». Но совместная работа «навсегда утвердила», пишет Акимов, его «союз со Шварцем». И «Тень», премьеру которой сыграли в 1940 году, стала «визитной карточкой» ленинградского Театра комедии.

«Дракона» Шварц писал в войну, и это был его солдатский труд. Негодный к строевой, он все равно собрался на фронт (современница вспоминает, как он требовал допустить его к медкомиссии, уверяя, что он пригодится в ополчении – «в армии не только стреляют из винтовки»). Акимов, однако, пустив в ход и уговоры, и угрозы, чуть ли не силой вытолкал друга из осажденного города в эвакуацию.

Шварц оказался в Кирове, а Театр комедии на пяти самолетах «Дуглас» переместился на Урал, затем на Кавказ, потом в Таджикистан. Едва устроившись на новом месте, Акимов разыскал Шварца и вытребовал его в Душанбе, на вакантную должность заведующего литературной частью театра.

«Конечно, пост завлита не очень ему подходил, особенно в полной изоляции от драматургов, разбросанных по всей стране этим летом 1943 года, но в штатном расписании театра не было должности “души театра”, на которую он по существу должен был бы быть зачисленным», – писал знаменитый режиссер.

Фактически завлит исполнял обязанности заместителя директора. Отъезжая в Москву по делам, Акимов оставлял труппу на попечение Евгения Львовича. Конечно, руководящий работник из Шварца был так себе, но и артисты, и прочие сотрудники театра уважали и любили его, поэтому старались «крепить дисциплину».

Здесь, в Душанбе, Шварц и дописал «Дракона». Все прекрасно понимали, что это «про фашизм», Главрепертком принял пьесу без единой поправки, театр приступил к репетициям. Однако в 1944 году, уже
в Москве, бдительные чиновники запретили постановку, и лишь через восемнадцать лет Театр комедии показал «Дракона» зрителям.

Акимов искренне считал, что «Шварц – явление исключительное и драгоценное», поэтому дорожил этим творческим союзом и усердно помогал драматургу работать. А это, между прочим, было необходимо, потому что Евгений Львович был, деликатно говоря, немного ленив.

Первый акт Шварц писал залпом, сразу, на одном порыве вдохновения. А затем начинались поиски, размышления и терзания. «Он категорически не признавал составления предварительного плана пьесы, говоря, что это его стесняет и лишает вкуса
к работе, что это – французский способ, а он – русский драматург, – пишет Николай Акимов. – …Свободного полета не обремененной планом фантазии у него всегда хватало на первые акты, которые действительно получались замечательно, после чего неизменно начинались композиционные мучения, в которых уже
и театру, и режиссеру приходилось посильно принимать участие».

Благодаря «авторскому невмешательству» появлялись новые герои, действие развивалось неожиданно и пьеса заканчивалась совсем не так, как можно было предположить. Творение переигрывало творца, персонажи вели драматурга, а ему оставалось только удивляться: «Я надеялся, что они будут помогать молодым, помня свои минувшие горести. А они взяли да и обвенчались. Взяли да и обвенчались!»

Да, лучшая пьеса Евгения Шварца – как раз о непредсказуемости жизни в ее высших проявлениях.

Работа над ней началась в конце войны, премьера же спектакля в Театре-студии киноактера состоялась через десять с лишним лет – в 1956 году. Пьеса постоянно переиначивалась и переименовывалась; сохранились варианты названия: «Медведь», «Веселый волшебник», «Послушный волшебник», «Безумный бородач», «Непослушный волшебник»… В конце концов придумался изящный оксюморон – «Обыкновенное чудо».

Так наглядно и свободно Шварц охарактеризовал и свой художественный метод, особенность которого – естественность и абсолютная «обыкновенность», бытовая достоверность всего сказочного и фантастического, обеспечивающая вневременную актуальность и нравственную убедительность.

Шварц-гуманист не позволяет злу быть величественным, низводит его до уровня обыденности; оно не перестает быть страшным, однако не может казаться непобедимым. Шварц-поэт утверждает приоритет высшей правды над фальшью действительности. Шварц-художник прославляет тех, кто творит и созидает, кто «осмеливается любить, зная, что всему этому придет конец».

Потому, в сущности, конец и не приходит. Шварц умер в начале 1958 года; миновало полвека, а его пьесы по-прежнему ставятся в детских и «взрослых» театрах. Старые киноленты по сценариям Шварца – особенно «Золушка» – все так же собирают к телевизору зрителей разных поколений. Отдельная страница истории отечественного кинематографа – фильмы Марка Захарова с замечательным актерским ансамблем и точными типажами. Хороши сочинения Шварца и в книге: читали и перечитывали мы и модернистов, и постмодернистов, а все равно «советский сказочник» не затерялся меж ними, и множество безукоризненно выверенных реплик вошло в нашу речь поговорками. Театр Шварца продолжается; исключительность и драгоценность этого явления по-прежнему несомненны.