Мария Порядина

Егоркина эпопея

Георгий Дмитриевич Гребенщиков (24 апреля 1882 — 11 января 1964), 125 лет со дня рождения

«Крестьянин Г...щ»

Вы не помните, каков порядок выдвижения писателя на Нобелевскую премию? А то мне уже не раз приходилось читать, будто бы на нее собирались номинировать Георгия Гребенщикова, но он отказался от этой чести в пользу Ивана Бунина, который, собственно, в 1933 году премию и получил.

А писателя-то такого помните? Ну, тут ничего удивительного нет. В советские годы эмигрантов почти не чи­тали, а после перемены политиче­ского курса «новообретенных» и «возвращенных» имен оказалось слишком много. Затерялся меж ними сибирский мальчик Егорка — Георгий Дмитриевич Гребенщиков…

Отец Егорки был горнорабочим, однако житье в селе Каменка близ Николаевского рудника, что за Шемонаихой, было вполне крестьянское. Мать, кроткая молитвенница, мечтала, чтоб сыночек вырос «как Ломоносов либо Кулибин»; отец же подобного «баловства» не одобрял; известно, что прямо с экзамена за четвертый класс начального училища тятенька отправил 12-летнего мальчишку с артелью на лесозаготовки.

Обида на отца долго будет мучить Георгия, а позже к ней добавится чувство вины: вот все же выучился, вышел в люди, а родительская семья так и осталась «на пашне».

Лет десять Георгий провел «в людях»: изнурительный труд, усердное самообразование и первые литературные опыты — стихи, рассказы, очерки, первые публикации в газетах (за подписью «Кре­стьянин Г…щ»), первая книга «Отголоски сибирских окраин» (1906). Потом Гребенщиков активно сотрудничает с сибирскими газетами и журналами и ведет исследовательскую работу — по «заказу» томского Общества изучения Сибири предпринимает несколько путешествий к алтайским староверам.

По результатам поездок Гребенщиков пишет статьи и рассказы, читает доклады, а затем публикует два объемных историко-этнографических очерка — «Река Уба и убинские люди» и «Алтайская Русь».

«Малый Сибиряк»

Совершенно очевидно, что содержание очерков о староверах выходит за рамки обычной «этнографии».

«У Фирсова два сына, оба почти по-европейски воспитаны, бывают в Москве и ведут крупные торговые дела своего отца, но во всем спрашивают… своего отца, который грамоте научился после 30 лет своего возраста и теперь грамотен и сведущ настолько, что по своим судебным делам с крестьянами выступает в качестве собственного юрисконсульта и не без должной эрудиции... Его жена и снохи носят сарафаны, и вообще режим в его доме таков, что когда одна из снох пала жертвой соблазна в отсутствие своего мужа, бывшего в солдатах, то должна была искупить свой грех тем, что наложила на себя руки...»

Какие сюжеты! На материале этих очерков будет потом выстраиваться здание большого романа — «семейной хроники».

К десятым годам журналист и писатель Гребенщиков стал известен и на родине, и в столице, где друзья прозвали его Малый Сибиряк. Однако сам Гребенщиков в эти годы колебался — продолжать ли ему писательскую работу. Он приезжал даже в Ясную Поляну, имея желание «покаяться», навсегда оставить литературные занятия и вернуться «на пашню»; однако после беседы с Толстым переменил намерения. Потом он послал несколько «сибирских» публикаций Максиму Горькому и вступил в переписку с ним. Тот хвалил рассказы, кое-что рекомендовал к печати, давал советы, снисходительно покритиковывал провинциального автора…

С Горьким Гребенщиков поделился и сокровеннейшим замыслом романа о жизни старообрядческой крестьянской семьи на Алтае, а через два-три года стал присылать готовые главы. «Братья» — первый роман о семействе Чураевых — был закончен буквально «в окопах»: в шестнадцатом году Гребенщиков добровольцем ушел на фронт, служил в санитарно-транспортном отряде, был тяжело ранен…

«Большое слово»

Ужасы войны и революции вытолкнули Гребенщикова в эмиграцию: с остатками врангелевской армии он добрался до Турции, оттуда переместился во Францию. Здесь выяснилось, что он признанный писатель! Одна за другой пошли книги прозы, по-русски и в переводах; в Париже выпустили даже собрание его сочинений в 6 томах и книгу «Былина о Микуле Буяновиче».

Роман «Братья», в центре которого судьба «блудного сына» и правдоискателя Василия Чураева, вышел в журнале «Современные записки», потом отдельной книгой по-русски и по-французски (под названием «Les Tchouraiev»). В эти же годы автор планирует превратить роман в монументальную, многотомную эпопею. В одном из писем к другу Гребенщиков перечисляет названия будущих книг: «1. Спуск в долину. 2. Веления земли. 3. Трубный глас. 4. Сто племен с единым. 5. Ощетиненная Русь. 6. Океан багряный. 7. Лобзания Змия. 8. Пляска во пламени. 9. В рабстве у раба последнего. 10. Суд Божий. 11. Идите львами. 12. Построение Храма».

Тогда же, в 1923-м, в Париже Гребенщиков познакомился с Н.К.Рерихом, который предложил Георгию Дмитриевичу работу в Нью-Йорке, в «своем» музее. После многих сомнений и колебаний предложение было принято. «...Мне, знающему широту и вольность молодой страны Сибири, берега Америки почуялись сродни... Америка! Какое все-таки большое, содержательное слово...»

Гребенщиков создал и возглавил русское книгоиздательство «Алатас» при музее Рериха в Нью-Йорке; однако новичку-американцу казалось, что здесь к нему относятся прохладно и свысока. «Уж очень тяжела Америка первые три года даже для тех, кто имеет в ней лучших друзей и удачу…»

Чураевка, Коннектикут

В Америке жил сын Толстого — Илья Львович. Ему хотелось продать участок земли, и по удачному стечению обстоятельств нашелся покупатель — Гребенщиков. Близ реки Помпераг, где Гайавата, по легенде, собирал вождей и курил с ними трубку мира, русский писатель построил себе избу. Возвел и часовенку — ее освятили во имя преподобного Сергия. Поселение росло, принимало жильцов и гостей. Надо ли говорить, что «русскую колонию» окрестили Чураевкой!..

Получилось почти как в романе: «На крутом берегу, на небольшой поляне, среди лиственниц раскинулась Чураевка. Кое-где над избами клубится дым, окрашенный восходом, и новый дом Чураева стоит посреди всех других, как церковь: высок, красив, богат».

Постепенно в штате Коннектикут сложился своего рода культурный центр русской эмиграции. Прокормиться на земле, правда, было трудновато. Американские коллеги пригласили писателя на преподавательскую работу.

С 1940 по 1955 год Гребенщиков занимал профессорскую кафедру в колледже во Флориде. В «Алатасе» продолжали выходить его книги. Всюду, кроме СССР, его читали и переводили, присуждали всякие премии, почетные степени и звания. А он пытался посылать в СССР гуманитарную помощь, строил планы сотрудничества с советскими журналами, переписывался с Константином Симоновым и стремился объяснить американцам, что Россия и сталинский коммунизм — не одно и то же…

Работы над «Чураевыми» Гребенщиков ни в коем случае не оставлял, время от времени публиковал фрагменты будущих романов… Завершающий том «Построение Храма» должен был содержать итог духовного пути, учительное руководство к утверждению «русской всемирности». Однако к середине эпопеи автор просто-напросто завяз в материале, и писательской вины в том не было.

«Ярко и правдиво»

Дело в том, что в конце третьей книги («Веление земли») начинается первая мировая, она продолжается в 4, 5 и 6-й книгах, а в 7-й («Лобзания Змия») описывается революция и ее последствия. Гребенщиков чувствует себя «летописцем», старается излагать факты как можно «документальнее». Еще в прежние годы он посылал написанные главы «на проверку» друзьям и знакомым — непосредственным участникам событий. Сохранился характерный отзыв некоего ротмистра Ветлица из Австрии: все написанное, мол, «ярко и правдиво», одна только фамилия (в тексте фигурирует персонаж по фамилии Ветлин) дана неточно.

Однако действительность разворачивалась с неодолимой силой и оказывалась страшней любого метафорического «змия». Не успел писатель осмыслить одну мировую войну, как разразилась вторая… Гребенщиков изнывал в тревоге за родину и родных (и отцовская семья, и первая жена с ребенком остались в России). Переписку с сыном в конце тридцатых годов пришлось прекратить, и, вероятнее всего, отец так и не узнал, что его мальчик в первые дни войны возглавил один из штабов обороны Ленинграда, потом ушел на фронт и пропал без вести.

В 1952 году вышел седьмой том эпопеи, прочие остались в виде фрагментов, черновиков, набросков. Тем не менее в конце 50-х автор замечает: «Я горд, что сам написал 8 томов, нечто вроде “Войны и мира”, только не о высшем свете Москвы и Петербурга, а о простом народе, и не об одном Платоне Каратаеве, а о сотнях их, и эта параллель когда-то будущим судиям нашей литературы будет исторической летописью, хотя и не такого размаха, как Льва Толстого».

* * *

Уж и по приведенным цитатам видно, что пишет Гребенщиков неровно, «негладко», однако с увлечением и знанием жизни. На его родине изданы первые тома «Чураевых» и автобиографическая повесть «Егоркина жизнь»; публиковались также и рассказы, очерки, письма. Всемирно знаменитого российского писателя пора читать и нам.