Мышь Гликерия в пятницу утром проснулась и подумала: «Какая-то я нетворческая мышь».

У всех кругом разные таланты. То романсы поют под гитару, то крестиком по канве вышивают, то фуксии разводят. А одна знакомая даже выпиливает лобзиком силуэты экзотических зверей.

И только у Гликерии не видно никаких творческих способностей.

Нет, она, к примеру, петь тоже может. Громко поет Гликерия, красиво, ей самой нравится. Кто слышал, говорят: ничего себе. И спрашивают: «Что это такое ты пела, Гликерия?» А когда Гликерия отвечает, то все удивляются: надо же, никогда бы не подумали! Разве что стихи знакомые…

– А может, мне стихи сочинять? – воодушевилась Гликерия.

Отложила Гликерия завтрак (гренки, намазанные вареньем, и топленое молоко) и пошла погулять, чтобы обдумать мысль.

Попалась навстречу одна знакомая.

– Что-то, Гликерия, – говорит знакомая, – какое-то у тебя выражение глаз сегодня необычное: не то голодное, не то поэтическое.

«Вот он, указующий перст судьбы, – подумала Гликерия. – Всё один к одному: стихи – это, вне всякого сомнения, моя стезя».

Однако поэзия – дело серьезное. Надо сперва подготовиться.

Купила Гликерия блокнот в красном шелковом переплете и серебряный карандаш с белым ластиком на конце. И в библиотеку отправилась.

Библиотека была совсем недалеко, в конце липовой аллеи в углу парка.

– Я, – говорит библиотекарю Гликерия, – стихи хочу писать, и мне про это надо теоретически подковаться.

– Подкованная мышь – это великолепно, – степенно согласился библиотекарь. – Хотя в стихах главное – это настроение. Я вам сейчас поэтический словарь принесу.

И, шаркая тапочками, ушел куда–то вдаль, растворившись в сизом сумраке меж стеллажами.

Гликерия долго ждала. Заскучала. Решила пока почитать любую книгу, до которой дотянется.

Взяла наугад.

Открыла.

Аккурат на букву М читает: «Мыши – великолепный пищевой продукт, как в сыром, так и в обработанном виде. Особенно хорош хво…»

В глазах у Гликерии помутилось от ужаса, сизый библиотечный сумрак опустился на нее душным облаком. А дальше она и не помнит ничего.

– Что ж вы так неаккуратно с книгами обращаетесь? – брызгает на нее водой из цветочной вазы невесть откуда взявшийся библиотекарь. – На этой полке вовсе не для вас литература стоит. Это вам для кошек справочник попался. О вкусной и здоровой пище.

И, чтоб Гликерию окончательно успокоить, показал ей другую книгу:

– Вот, гляньте, в «Мышиной энциклопедии обо всем» вовсе даже написано, что мыши – это существа нежные, поэтические…

Гликерия свежую шишку на затылке лапой потерла и отвечает:

– Я и сама знаю, что мы поэтические. Я как раз насчет поэзии сюда и пришла.

Сунула мышь Гликерия том литературной энциклопедии под мышку. И домой поспешила.

Сидит Гликерия с книгой на крыльце, топленое молоко пьет (оно остыло, конечно, но Гликерия его заново погрела).

«Сначала прочитаю все черные крупные слова слева, – решила она, – а мелкие подробности про них буду потом читать…»

«Амфибрахий, например. …Красиво звучит… На что это похоже?» – думает Гликерия.

«Это такая старая фланелевая тряпочка, которой она вытирает пыль с пианино. Серенькая, мягкая...

Анапест… Анапест – похож на цветок. Листья у него длинные, как у осоки, острые такие… Когда стебель ломаешь, то раздается сочный хруст.

Анжамбеман… Кажется, у соседа из дома на углу была такая фамилия. Жаль, он уехал давно и далеко. И писем никому не пишет…

Белый стих…»

Отложила тут Гликерия словарь, задумалась. Понравилось ей это: белый стих.

Интересно, белый стих – он какой? Совсем белый, как свежий снег под ярким солнцем, или палевый, как топленое молоко?

«Это мне как раз подходит, – решила Гликерия. – Дальше и подковываться не стоит, только время терять».

Достала Гликерия новый блокнот в темно-красном шелковом переплете. И принялась творить.

К вечеру у Гликерии набрался полный блокнот белых стихов.

Села Гликерия на закат любоваться, открыла восьмую страницу в блокноте. Эта восьмая белая-белая страница была как раз про солнце, которое катится за дальний лес. Так Гликерия решила для себя. А девятая белая страница была про то, как в теплый летний вечер в саду стрекочут сверчки.

– И правда, главное в стихах – это настроение, – вздохнула Гликерия, любуясь закатом. Настроение у нее было хорошее и очень поэтическое.

Вот только серебряный карандашик с белым ластиком на конце пока не пригодился. Но это ничего, может быть, завтра с утра Гликерия откроет в себе рисовательный талант.

А перед сном Гликерия еще раз в литературный словарь заглянула, так, от нечего делать. Оказывается, белый стих еще верлибр называется. Но это слово Гликерии не понравилось. Как-то оно не по-мышиному звучит. Пусть его в кошачьей энциклопедии употребляют.