Мария Порядина

225 лет со дня рождения Якоба Людвига Карла Гримма (1785–1863)
200 лет первому собранию сказок братьев Гримм («Эленбергская рукопись», 1810)
185 лет изданию «Детских и домашних сказок» специально для детского чтения (1825)

…БРАТЬЕВ было не двое и даже не трое, а пятеро, да ещё сестрица Лотта. В будущем она выйдет замуж за министра при одном из германских дворов, при том, что её старшие братья, которые, собственно, и вошли в историю, всем высоким постам и любым престижным назначениям предпочтут тишину библиотек и вековую пыль архивных хранилищ, а обществу сильных мира сего – компанию общительных барышень и разговорчивых старушек. Особенно старший брат – Якоб.

Записывать сказки он начал ещё в 1806 году, путешествуя с братом Вильгельмом по Гессену. Как раз тогда Людвиг Тик издал «Песни швабских миннезингеров», Ахим фон Арним с Клеменсом Брентано готовили «Волшебный рог мальчика» – сборник народных баллад. И вообще, интерес к народной словесности в эти годы был весьма значительным, несмотря на то – или как раз из-за того, – что времена наступали тревожные. Как говорится, в это время Бонапарт переходил границы, так что сохранение фольклорной традиции виделось не только актом патриотизма, но и одной из самых актуальных научных задач. Якоб Гримм, юрист по образованию и филолог по призванию, хорошо это понимал: Сейчас самое время собирать и спасать старые предания, чтобы они не испарились, как роса под жарким солнцем, не погасли, как огонь в колодце, не умолкли навеки в тревогах наших дней.

Первая порция сказок была послана братьями Клеменсу Брентано в 1810 году, ровно двести лет назад. (Это собрание текстов вошло в историю как «Эленбергская рукопись» – по имени монастыря, в архиве которого обнаружились оригиналы записей, считавшиеся утраченными ещё при жизни братьев.) В 1812 году из печати вышел первый том собрания «Детских и домашних сказок» (86 текстов), в 1815 году – второй (70 сказок), чуть позже – отдельный том примечаний к ним.

Конечно, вы обратили внимание на даты: даже школьник помнит, как заметно и масштабно в то время менялась карта Европы. Однако работа над собранием сказок была для филолога Гримма важнее, чем европейские «война и мир». Кстати, после Тильзитского мира Якоб служил личным библиотекарем у Жерома Бонапарта, короля Вестфалии (это Наполеон – такой, право, забавник! – организовал своему младшему брату небольшое королевство), а после Лейпцигской битвы в составе делегации Касселя участвовал в Венском конгрессе. Но служил Якоб ради денег, а работал – ради поэзии, ради родного слова.

Собиратели сказок не ограничились одним выпуском, и каждое новое издание было полнее предыдущего, потому что новые читатели и друзья присылали Якобу и Вильгельму новые записи сказок. В последнем прижизненном для обоих братьев собрании (1857 года) оказалось две с лишним сотни сказок и легенд – подлинные сокровища народной культуры. А нам интересно вспомнить, что в 1825 году – 185 лет назад – братья выпустили том избранных сказок, предназначенный специально для детского чтения; иллюстрации к этой книге сделал живописец Людвиг Эмиль Гримм – третий брат (не его вина, что у нас его никто не знает).

Издания, подготовленные братьями Гримм, просвещённая публика встречала с воодушевлением, но не обходилось и без критики. Конечно же, раздавались голоса в защиту детей – бедных деточек, невинность которых может пострадать в результате чтения «жестоких» и «непристойных» сказок. Но послушайте, как чудесно Якоб Гримм отвечал на упрёки!

Своим сборником мы не только хотим оказать услугу истории поэзии; мы намерены сделать так, чтобы сама поэзия, живущая в книге, воздействовала на читателя – радовала, кого она может радовать, кроме того, чтобы она превратилась в настоящую воспитательную книгу. Против последнего некоторые возражали, говоря, что в ней то одно, то другое вступает в противоречие с этой целью, не подходит или является неприличным для детей – например, когда речь идёт о некоторых обстоятельствах или отношениях, а то и о чёрте, – и поэтому родители не хотели им давать эту книгу в руки. Может быть, в отдельных случаях такая озабоченность обоснованна, но ведь очень легко выбрать для чтения другую сказку; в целом же эта озабоченность излишняя. Ничто нас здесь не может оправдать лучше, чем сама природа, которая те или иные цветы и листья окрасила именно в этот подходящий цвет и придала им именно эту форму; кому же это из-за их собственного вкуса не нравится, о чём природа не знает, тот легко может пройти мимо, но он не может требовать, чтобы всё было перекроено и перекрашено по-другому.

В наши дни может показаться удивительным, что «безобидные» народные сказки вызывали у кого-то негативную реакцию. Но тут дело ещё вот в чём: многие из нас привыкли думать, что в народной сказке «добро всегда побеждает зло». Увы, это одно из крупных читательских заблуждений.

Тезис про «победу добра» родился из восприятия печатных публикаций. Традиция рассказывания сказки, «безграмотного» (то есть внеграмотного) передавания из уст в уста у нас (грубо говоря – в «цивилизованной Европе») сравнительно быстро вытеснилась традицией чтения печатной сказки. А в печатную книгу для семейного чтения народная сказка непременно шла в соответствующей обработке. Из сказки изгонялось всё то, что может «научить детей плохому»: грубость, жестокость, бессовестная ложь, ксенофобия, эротические мотивы…

Народная сказка, не подвергнутая идейной обработке, отражает мировоззрение, отличное от нашего. В народной сказке побеждает не абстрактное «добро», а справедливость, причём не общечеловеческая гуманная справедливость нового времени, а справедливость мрачно-средневековая, суровая и беспощадная. За любым скверным поступком последует неминуемое возмездие: две нежные белые голубки выклюют глаза завистливым сёстрам замарашки Золушки, свекровь-клеветница будет посажена «в бочку с кипящим маслом и ядовитыми змеями», а злую мачеху – классика жанра! – попросят сплясать…

Но для неё уже давно были приготовлены железные башмаки и поставлены на горящие уголья... Их взяли клещами, притащили в комнату и поставили перед злой мачехой. Затем её заставили вставить ноги в эти раскалённые башмаки и до тех пор плясать в них, пока она не грохнулась наземь мёртвая.

Даже записанная в новое время, сказка несёт на себе отпечаток давнишних, прежних нравов и представлений о том, что такое хорошо и плохо. В разбойные, хищнические времена не грешно и не стыдно было издеваться над иноверцем («Еврей в терновнике»), обманывать соседей («Мужичок») и даже избавляться от «лишних» детей («Гензель и Гретель»). Однако следует сказать, что не все сказки так безнадёжно ужасны: есть в них доброта и душевная чистота, бескорыстие и доблесть, верность и честь. В собрании братьев Гримм имеются и злые сказки, и добрые: исследователи старались представить читателю фольклорный материал во всём его многообразии.

Но следует иметь в виду, кстати, что сказки весьма редко записывались братьями от «простого народа». Якоб и Вильгельм находили информантов по преимуществу в своём же кругу – среди коллег, друзей и добрых знакомых. Особенно усердными рассказчицами и аккуратными корреспондентками были барышни из хороших, почтенных семейств. Впрочем, среди рассказчиков имелись няни, маленькие дети, служанки, портной и отставной драгунский вахмистр. А лучшие, самые поэтичные сказки были записаны от «старой Марии», служившей в доме аптекаря Вильда, и от «сказочницы Фиман». Правда, и она вовсе не являлась неграмотной крестьянкой: её предки по матери были из гугенотов-переселенцев (а в этой среде была сильна традиция домашнего чтения, причём и по-французски), а отец, как и дед, содержал постоялый двор (трактиры же в те времена играли роль культурных центров). Старушка Фиман отлично сознавала, что сказывает не для забавы, а для науки – каждую сказку излагала дважды, слово в слово, не отступая от канона. Братья прилежно записывали, ничего не домысливали и никакой «художественной» отсебятины не добавляли, только чуть-чуть правили стиль.

Кстати, современникам наших братьев чисто научный подход казался неоправданным. Их коллега-однофамилец Альберт Людвиг Гримм тоже собирал сказки, потом обрабатывал их (хм… до неузнаваемости) и публиковал. А в адрес «конкурентов» подпускал ехидные немецкие шпильки: «Для литературной фиксации сказок нужен идеальный рассказчик, а не первая попавшаяся нянька… А если такового (рассказчика) нет, то место его должен занять поэт». Аналогичную позицию занимали литераторы-романтики. Позже Вильгельм Гримм стал заново обрабатывать сказки, превращать их из народных в «литературные»; брат же Якоб наотрез отказался этим заниматься. Он сознавал, что чем активнее ведётся писательская обработка текстов, тем ниже становится их научно-филологическая ценность. Переработка, доработка этих вещей всегда будут для меня неприятными потому, что они делаются в интересах ложно понятой необходимости для нашего времени, а для изучения поэзии они всегда будут досадной помехой, – объяснял Якоб Гримм.

Учитывая данное обстоятельство, специалисты особенно ценят первые издания «Сказок», особенно из «Эленбергской рукописи». Пусть эти сказки местами «грубы» или «ужасны», – в них есть подлинность, есть оригинальность, поэзия и правда. Как заметил Якоб Гримм, «при правильном чтении ничего плохого из неё [сказки] вычитать нельзя; а наоборот, она становится, по удачному выражению, ”свидетельством нашего сердца”».