Валентина Гусева

Библиотечный урок по рассказу Константина Воробьёва “Немец в валенках – подтверждение литературного вымысла правдой жизни

ПЕРВАЯ, НЕРЕАЛЬНАЯ, ВСТРЕЧА

Как ноют по весне отмороженные пальцы, так каждую весну ноет моя душа, ноет в преддверии святого праздника, Праздника Победы. Я из того поколения, чьи отцы, мальчишки совсем, воевали, а матери, юные, проводившие на фронт своих любимых, много работали, “ковали победу в тылу”.

Отцу не суждено было дойти до Берлина и вернуться домой героем, почти всю войну он провёл в фашистском плену, испытав на себе все его ужасы.

Мне всегда было трудно читать с детьми произведения о войне, будто та вина, которую многие годы нёс на себе отец, незримой ношей легла и на мои плечи. Наверное, потому одним из более часто читаемых с детьми рассказов о Великой Отечественной войне был рассказ Константина Воробьёва “Немец в валенках”. В моей учительской практике чтение этого рассказа прошло три своеобразных этапа.

Первый, когда были ещё живы мой отец и наш учитель труда Константин Николаевич Сухарев, который тоже всю войну провёл в плену. Навсегда в памяти картинка из юности: 1965 год, открытие памятника воинам-землякам, погибшим в годы Великой Отечественной войны, нестройные ряды ветеранов, а позади всех они, бывшие военнопленные.

Тогда рассказ “Немец в валенках” ещё не был написан, он выйдет из-под пера автора только в 1966 году, но и потом его долгие годы не будет в школьной библиотеке. Наверное, из-за суровой правды о войне произведения Константина Воробьёва так долго не были доступны массовому читателю, а уж тем более детям.

Но уже тогда, когда отец наконец-то начал рассказывать о годах, проведённых в плену, я, слушая эти рассказы, понимала, что право на встречу с читателем имеют произведения не только о героях войны. Хотелось говорить и о тех несчастных доходягах, которые провели долгие годы в фашистском плену, проявив мужество, давшее силы выжить и сохранить человеческое достоинство, не предать родину и товарищей. Книги Константина Воробьёва помогали учащимся постичь ранее недозволенный взгляд на нашу историю.

И я старалась, в меру опыта и знания проблемы, читать и рассказывать детям о суровой правде войны, потому что наряду с русским языком и литературой учила ещё и истории. И именно так, как написал Сергей Владимирович Волков в статье “Урок литературы – смерть чтению?” (“БШ” № 1/2010, “…как только ты закрыл дверь кабинета и остался один на один с детьми – ты свободен”), я, оставшись один на один с детьми, рассказывала им о том, что слышала от живых участников боевых действий (и о пленных – тоже). О том, что войны без пленных не бывает, что немцы тоже разные, что большинство из них пошли воевать по приказу, что дома их тоже ждали матери, а они оставались лежать по нашим русским полям или находились в наших концлагерях, например строили мост через реку Согожу в Пошехонье. Данный факт особенно поражал ребят, так как у них было сформировано уродливое представление о том, что пленными были только русские. Это и была моя первая, ещё нереальная (потому что будущая), встреча с рассказом Константина Воробьёва “Немец в валенках”.

ВТОРАЯ, РЕАЛЬНАЯ, ВСТРЕЧА

Реальная же встреча произошла только в девяностые годы, а работать с этим рассказом я начала с 2000 года. Тогда во все школы страны был разослан учебно-методический комплект, подготовленный Международным комитетом Красного Креста и Российским обществом Красного Креста и адресованный не только учителям литературы, но и классным руководителям. Надо сказать, что это был своеобразный глоток свежего воздуха по многим причинам: входящие в комплект произведения небольшие по объёму – их можно было читать и обсуждать в классе, можно было писать произвольные отзывы без боязни получить “пару” в журнал. Рекомендации к комплекту не очень сильно “заморачивали” в смысле ориентации на литературоведение, хотя обойтись без синонимов, метафор и прочего было невозможно, мы без работы над литературоведческими терминами тогда просто не представляли урок литературы. После текстов предлагались вопросы, которые уже в некоторой степени требовали вчитывания в текст.

Обо всём этом, кстати, ведёт разговор с учителями и библиотекарями Ольга Константиновна Громова в статье “Изучать или любить?”. Но это благо свалилось на головы только тех учителей, которым в школах для работы с таким материалом дали дополнительный час. Теперь даже затрудняюсь сказать, из каких “запасов”, но для меня этот час выделили: в рамки программных уроков включить ещё и эти было просто нереально.

Начиналась работа с текстом со словаря, и это было оправданно, потому что текст насыщен не только немецкими, но и русскими словами для русского ребёнка совершенно непонятными в силу самых разных причин: скудный словарный запас ребят, специальные, редко употребляемые, просторечные и прочие слова.

Затем следовала беседа по вопросам, которые требовали найти подтверждение своего ответа у автора, (т.е. копание в тексте или вчитывание), хотя тон разговору задавал учитель, ставя вопрос, требовавший “правильного” ответа. Традиционная учительская манера стремиться к тому, чтобы дети запоминали детали текста, заставляла и меня устраивать викторины, чтобы ребята вспомнили “сколько?” или ответили на вопросы “какую?”, “что?” и т. д. На самом деле при чтении больших произведений такое запоминание – вещь совершенно нереальная, хотя во многих тестах и олимпиадных работах именно это и требуется (а потому учителя к ней и стремятся). Такая проверка, даже в виде игры, всегда вызывала сильное напряжение у детей, но мало “работала на интерес” и совсем не затрагивала нравственную составляющую произведения.

И только ещё через пять лет, познакомившись с технологией “Развитие критического мышления средствами чтения и письма”, я стала проводить урок по рассказу Константина Воробьёва немножко по-другому – когда работа детского ума опережает слово учителя.

УРОК ПО-ДРУГОМУ

Я делю текст на четыре части, но на парты для начала даю только одну. Это оправдано многими причинами, но главные – три. Во-первых, семиклассники не очень бегло читают, и чтение учениками всего рассказа в классе занимает много времени (а его, как всегда, катастрофически не хватает). Во-вторых, дети так любят, когда читаю им я. В-третьих, с рассказом познакомится весь класс, а не только самая исполнительная его часть, как будет, если предложить рассказ для домашнего прочтения.

До того как начнётся работа с текстом, я рассказываю ребятам о писателе, но не просто рассказываю, а стараюсь приблизить его судьбу к детям, говорю о том, что его судьба во многом схожа с судьбой моего отца. Поверьте, после этого они слушают совсем с другим интересом.

Говорю, что Константин Воробьёв родился 24 сентября 1919 года, а мой отец – 10 июня 1921-го, т.е. они почти ровесники, тот и другой родились в крестьянских семьях, с детства много работали, знали, что такое нужда и голод. В 1941 году оба ушли на фронт, оба попали в плен и испытали на себе весь кошмар, все нечеловеческие условия концлагерей. Оба выжили и вернулись, но подорванное здоровье не позволило прожить долгий век: писатель умер в 1975 году, отец – четырьмя годами раньше.

После этого должна быть минута тишины, чтобы дети осмыслили услышанное, а учитель залюбовался таким редким в детстве выражением их лиц.

Далее я, следуя технологии, обращаю внимание детей на доску, где написано название рассказа, и слушаю детские предположения о том, что мог поведать нам писатель в рассказе с таким названием.

Вариантов ответов не так уж и много, самый распространённый, естественно, – о войне. Были и необычные – немец отобрал валенки у какой-нибудь бабушки и сам стал носить, потому что было холодно. Совсем современный взгляд на рассказ – немцы приехали к нам на экскурсию и купили красивые валенки, которые теперь продаются повсюду как сувениры (тема войны как-то ускользнула, хотя это готовый сюжет для ещё одного рассказа или продолжения этого…).

Согласившись с большинством, уточняю:

– Почему этот рассказ о войне?

– Потому что была война с немцами…

– Вы сказали, что писатель ушёл на войну в 1941 году, не мог же он об этом не написать…

Опять соглашаюсь:

– Не мог. Самые правдивые произведения о войне написали те, кто видел всё своими глазами.

Здесь же я называю повести “Убиты под Москвой” и “Это мы, Господи!”, не останавливаясь на них, чтобы не уйти от темы нашего рассказа, хотя некоторым детям я потом порекомендую эти повести в индивидуальном порядке.

Цепочка слов и словосочетаний (написанных на доске заранее для экономии времени), которую я открываю, выводит ребят на основную канву рассказа: немец-охранник, валенки с обрезанными голенищами, сигарета, бутерброд, гимнастёрка, пальцы ноют по весне, Иван Воронов.

Эти слова – подобие шпаргалок, которые пишут дети, кратко конспектируя материал. Это же и опоры, помогающие начать разговор даже самым отчаянным молчунам.

Пока ещё у ребят не проклёвывается тема плена, слово “охранник” как-то ускользает у них из поля зрения. Не обращают они внимания и на обрезанные голенища, в рассказах детей всё та же война русских с немцами, и в валенках у них русский солдат, потому что “киношные” немцы в представлении детей – это парадный мундир и начищенные сапоги.

Когда я пытаюсь выяснить, при чём тут современное для детей слово “бутерброд”, они быстро находят связь между немцем и этим словом иностранного происхождения (браво!). А потом кто-то в задумчивости произносит: “Немец и Иван, валенки и бутерброд…”

Вот здесь и возникает реальная тема противостояния. Но в словах “валенки”, “сигарета”, “бутерброд” ещё нет трагизма, слова – о жизни, а не о смерти.

Все дети завершают свои рассказы тем, что Иван Воронов останется жив. Только один мальчик выскажет мысль, что Иван Воронов победит немца, вернётся домой, но у него будут болеть раненые ноги. Дети пока ещё и не предполагают, что ноги на войне может не только оторвать снарядом, – их можно просто отморозить (так прозаично?).

Предположения закончились, я перехожу к чтению, технология эта детям уже знакома, поэтому особых вопросов не возникает.

Оговорюсь, что делить на части этот рассказ мне показалось делом нелёгким: немец приходил в барак четыре раза, и потому логично было бы делить именно по дням, но части тогда получаются очень несоразмерные (особенно большая – первая), трудно удержать внимание, дети начнут отвлекаться и пропустят важные детали. Делю произвольно, почти не следуя никакой логике.

Итак, читаю первый фрагмент: “Тогда в Прибалтике уже наступала весна. <…> Оно тянулось долго, и, когда немец что-то сказал, я упал на него, потому что был с закрытыми глазами, и звук его голоса показался мне глохлым эхом конца события”.

Ребята переглядываются, понимая, что тема войны угадана верно, только вот канва рассказа намечается совсем другая, далёкая от их предположений.

Восстанавливаем в памяти первый отрывок текста.

– Где происходят события?

– В Прибалтике…

– Какое время года?

– Весна, потому что набухли почки и появилась трава…

– И “засвечивались одуваны…”

– Появились одуванчики, они похожи на фонарики…

– Кого охраняет немец?

– Русских пленных… Штрафников… (объясняю значение слова)

– Почему немец обут в русские валенки, хотя на дворе уже весна?

– Он воевал под Москвой и отморозил пальцы.

– Почему он подозвал именно этого солдата?

– Потому что у русского солдата тоже были отморожены пальцы ног… Немец хотел узнать, болят они у него или нет, потому что у немца болели…

– Почему Иван Воронов “коротал свой последний градус жизни”?

– Он был доходяга, очень худой от голода, скоро должен был умереть…

– Что означает слово “табанить”?

– Он раскинул руки в стороны и старался удержать равновесие…

– Почему солдат упал на немца?

– Звук голоса он принял за эхо выстрела, думал, что ему конец…

Пробую направить детскую фантазию на придумывание продолжения рассказа, а потому спрашиваю:

– Так убьёт немец пленного или нет?

– Если бы убил, так на этом бы и рассказ закончился, а тут ещё будет сигарета и бутерброд… Я думаю, что этот бутерброд и спасёт Ивана Воронова… Но откуда он возьмётся в бараке, что ли немец даст?

Вот на этом наивном “что ли” я прерываю прогнозы и начинаю читать второй фрагмент: “Немец молча и легко отвалил меня в сторону, и я побарахтался сам с собой и сел на край нар. <…> Я постоял у дверей и побрёл назад, на своё место”.

– Как вы думаете, зачем шёл к немцу доходяга Иван Воронов?

– Помогать…

– Чем?

– Но ведь говорят, что сам погибай, а товарища выручай…

– Что означали слова: “Иди к себе! Скорей!”

– Немец мог рассердиться и убить Воронова…

– Почему протянутую сигарету можно было считать царским подарком?

– Пленные давно не курили…

– Затяжка давала силы…

– Она напоминала о жизни до войны…

– Стало понятно, что немец не сердится и теперь уже не убьёт…

(Вот эта множественность разных ответов больше всего подкупает меня, потому что каждый из ребят, по сути, прав.)

– Зачем немец сказал, что он крестьянин?

– Он подумал, что пленный в прошлом тоже был крестьянином…

– Крестьянин – это мир, наверное, он хотел сказать, что не хотел воевать, а его заставили…

– Может, он вспомнил свой дом, семью…

– Почему солдат не поверил в доброту охранника? К чему он был готов?

– Он думал, что охранник выведет его за барак и расстреляет…

– Он знал, что многие его товарищи уже были расстреляны…

– Он знал, что добрых немцев не бывает…

– Зачем немец спросил имя солдата и назвал своё?

На этом последнем вопросе я строю “Дерево предсказаний”.

– Закрепил знакомство, потому что он придёт ещё раз и принесёт сигарет…

– В следующий раз он не пойдёт между нарами, а просто крикнет имя…

– Он принесёт ему лекарство для отмороженных ног…

– Он поможет ему убежать…

– Он отдаст ему свои валенки…

По предсказаниям я понимаю, что дети уже вышли на главную идею рассказа, поэтому даю им листочки с текстом третьей части: “Иван пошевелился и, не открывая глаз… <…> Я проводил его до колдобины у дверей, и он кивнул мне и что-то сказал, – возможно, обещал приход назавтра”.

Ещё до чтения дети выбирают лепестки бумажной ромашки с разными типами вопросов, чтобы подумать над ними по ходу чтения. (Это тоже экономит время, хотя дать ромашку с вопросами после чтения было бы интереснее; в сильных классах я позволяла себе так и делать, тем более что в группе могло быть и не по одному варианту вопросов, тут уж как заранее договоришься с классом.)

Ребята задают вопрос того типа, который им достался, а соседняя группа отвечает.

Простой вопрос. Как немец позвал солдата?

Уточняющий вопрос. Немец спросил: “Ты хорошо позавтракал, да?” Он что, и в самом деле не знал, чем кормят пленных?

Интерпретационный. Объясните, почему немцу было нужно, чтобы хлеб был съеден при нём?

Творческий. Что было бы, если бы немец понял, какие слова произнёс Александр над его больными ногами?

Оценочный. Плохо или хорошо поступил Александр, взяв хлеб у врага?

Практический. Попробуйте сесть так, как сидели на нарах Вилли и Александр.

Мы подошли к последней части, и я спрашиваю ребят о том, чем, по их мнению, закончится рассказ?

Вот тут-то как раз и всплывает посыл из самого начала урока:

– Все останутся живы, а после войны Вилли приедет к Александру в гости, и Александр подарит ему настоящие валенки. (Святые души, откуда им знать, какие испытания по возвращении на родину предстоит пройти Александру и как долго русские будут видеть в немцах своих врагов.)

Я читаю последнюю часть: “Иван уже не лежал, а сидел.<…> Особенно мизинцы ноют и боль конвоирует тебя и слева и справа”.

Эта часть самая трудная, поэтому именно по ней я работаю с приёмом, заставляющим продолжить предложение, причём ответы заранее не готовятся, они приходят (или не приходят) в зависимости от того, зацепил рассказ или нет. Итак,

– этот рассказ заставил меня содрогнуться…

– когда Вилли снял шерстяной носок и показал “белёсую копошащуюся россыпь” – вшей…

– Я содрогнулся от слов Тюрина: “Тот, кто примет от него вражескую приманку, должен будет сурово ответить!” Они ещё не знают, выживут или нет, а он уже грозит…

– этот рассказ заставил меня плакать…

– Плакать не плакать, но обидно было, что Вилли попался… что его разоблачили и Кляйн ударил его, как бы поставил его в один ряд с пленными… Неужели его расстреляют?

– этот рассказ меня растрогал…

– Меня растрогал тот момент, когда Вилли посмотрел на Александра беспомощно и жалобно, я поверил, что он тоже страдает.

– этот рассказ дал мне помечтать…

– как закончится война, все они вернутся домой, Александру сделают операцию, Иван Воронов будет благодарить Александра за то, что он не побоялся принять от немца хлеб. Будут есть хлеб досыта и вспоминать его “скрыто-живую, телесную теплоту”.

– этот рассказ меня утешил…

– Среди немцев тоже были хорошие люди, только жалко, что о судьбе Вилли автор не захотел написать.

Один только вопрос из традиционных я не посмела задать, вопрос о том, чем рассказ позабавил. Я его заменила другим: этот рассказ помог мне вспомнить…

ВОСПОМИНАНИЯ

До урока я подготовила выставку с альбомами, где собраны фотографии и записаны воспоминания фронтовиков, которые мы ещё в 1960-е годы с тогдашними учениками собирали и записывали. Вот я и дала ребятам задание – полистать эти альбомы, подготовить небольшие рассказы или выписать то, что, на их взгляд, созвучно нашему уроку.

На следующий день услышала следующее:

– Иван Дмитриевич прятался от немцев в погребе вместе с родными. Немец бросил туда гранату. Он закрыл своим телом мать, но ему оторвало пальцы на руке. Потом немцы погнали их в село, а у него сильно текла кровь. Подошёл молодой немец, посмотрел рану и перевязал. Старый немец ругал его, а он не послушал, получается, что спас жизнь.

– Николай Порфирьевич жил на Украине. Немцы заняли их село и один офицер с врачом жили у них в хате. Однажды врач пёк блины, а Николка вертелся, вертелся и вышиб сковородку. Немец рассердился и ткнул ему горячим ухватом в ногу. Вскочил волдырь. Ночью Николка плакал. Тогда офицер приказал: “Вылечи его!” Врач взял шприц, откачал жидкость, и боль прошла. Когда немцы уходили, офицер попросил у матери прощения и даже поцеловал ей руку.

– Павел Иванович работал в похоронной команде. Однажды его заставили топить печи в большой комнате, где лежали зашитые в мешки и замороженные трупы немцев. Однажды он услышал шорох, побежал и сказал, что есть кто-то живой. Поднялся переполох, разрезали мешок, а там оказалась крыса. Один немец кричал, что его надо расстрелять, а другой заступался. Его не расстреляли, а только перевели в другой лагерь, где было ещё хуже.

А один рассказ был “не в тему”, хотя, как посмотреть... Рассказ принесла девочка, которая услышала его от своей бабушки:

? Мой прадедушка охранял спящих солдат. Вдруг он услышал стон. Он пошёл туда и увидел в воронке молодого немца. Прадедушка не убил его и никому про него не сказал, а проводил до леса. Немец на прощание подарил ему ножик с красивой ручкой.

Думаю, что такое чтение гораздо полезнее пустых разговоров о патриотизме и милосердии.

Фото из архива автора